Удрученный, он приехал на бульвар Инвалидов, припарковал машину, и вот он, оглушенный, жалкий, перед тем кафе, где Диана захотела с ним увидеться. Компания возбужденных лицеистов занимает столики на террасе. Сегодня жаркий майский день, и девочки в мини-юбках, закатав до самого верха рукава футболок, мурлычут на солнце, полузакрыв глаза.
Здесь только подростки, молодые, глуповатые и откормленные буржуа этого престижного квартала. Они смеются, шумят, перекликаются с одного конца террасы до другого, в голосах мальчиков проскальзывают фальшивые ноты пятнадцатилетней ломки. Более зрелые девочки выглядят на неопределимый возраст. Кое-кто из них очень симпатичные, но все похожи друг на друга одинаковой одеждой и прической: те же полотняные блузки, те же длинные, блестящие, скользящие волосы, за которыми тщательно ухаживают, чьи пряди спадают им на лицо, а они беспрестанно их отбрасывают, чтобы лучше видеть, одинаковым движением шеи или руки. Все — и мальчики, и девочки, — волокут вместо портфелей те же рюкзачки, висящие на плече на одной лямке; все носят ту же мягкую двухцветную обувь, часто с развязавшимися шнурками. У некоторых штаны разорваны на коленях и бахромятся, тщательно и намеренно разорванные из показного пауперизма, принятого у этой золотой молодежи, озабоченной тем, чтобы отличаться от своих благопристойных родителей. Там и тут выделяются парочки — мажоры и мажорочки, держащиеся за руки или обнимающие друг друга за плечи в знак принадлежности, более молчаливые, чем остальные, погруженные в свои мечты.
В этот час, после уроков, в кафе шумно. Дети явно оттягиваются после дня относительного молчания, кудахчут, ржут, визжат, разыгрывают целую симфонию птичьего двора или бассейна под открытым небом, а вокруг рокочут моторы мотоциклов и мотороллеров, чьи выхлопы были специально задуманы так, чтобы разрываться в воздухе с максимумом децибелов.
Столики завалены пепельницами, наполненными окурками с желтыми фильтрами, липкими бутылками из-под фруктовых соков, молочных напитков, Кока-Колы. Глупыши и глупышки, проголодавшиеся ко времени полдника, поглощают венские пирожные, трубочки с кремом, разноцветные шарики мороженого. Некоторые извлекают из ластиковых пакетиков резинообразные конфетки ярких цветов, прозрачные, с синтетическим запахом земляники или банана, засовывают их себе в рот и жуют с открытым ртом, наслаждаются.
Шевире проходит по террасе, ища взглядом Диану, и не видит ее. Она опаздывает. Он колеблется, оробев, стоит неподвижно посреди школяров, пожирателей сладостей. Родители, взрослые, не имеют здесь права на жительство; Сильвэн чувствует себя старым и неуместным, выделяющимся, как великан среди карликов, и слишком хорошо одетым в своем сером костюме. Машинально он снимает пиджак, расстегивает ворот рубашки под ослабленным галстуком. Без двадцати пять, а этой негодяйки все нет!
Тогда он подыскивает себе место. На минуту его пронзает мысль: его могут принять за одну из тех темных личностей, что шляются вокруг лицеев, приставая к девочкам или даже мальчикам. Возможно и то, что тут вдруг появятся его близнецы и явно удивятся, обнаружив его здесь в это время. Или, что еще более неловко, — Каролина придет за Мариной и Тома после уроков.
Из осторожности он садится внутри кафе, почти пустого в этот солнечный день. Он выбрал столик, поставленный таким образом, что он может видеть лицей по ту сторону бульвара и подстерегать появление Дианы. Она и впрямь сошла с ума, назначив ему встречу здесь! Если только не сделала этого нарочно. Он не далек от мысли, что маленькая шлюшка способна на все, и, насупясь, заказывает себе пиво, закуривает сигарету. В глубине кафе парочка глупышей застыла в бесконечном поцелуе, прилипнув друг к другу, сидя наискось на банкетке.
За соседний с Сильвэном столик шлепаются две подвижные болтушки. Одна — рыжая милашка, с волосами, стянутыми в конский хвост, с круглыми грудками, мило выпирающими в декольте платья в цветочек, на конце цепочки болтается кулон с Пресвятой Девой. Другая — высокая брюнетка с короткими волосами, бледная красавица другого века, ее длинная грациозная шея вырастает из безупречной зеленой блузки. Сильвэн замечает у нее на пальце перстень с гербом-печаткой. Они положили стопки тетрадей и учебников рядом с чайником, который им только что принесли.
Сильвэн, в ожидании Дианы уткнувшийся носом в пиво и не сводящий глаз с бульвара, скорее слышит, чем слушает болтовню, перемежаемую вздохами и взрывами смеха двух милашек за соседним столиком, которые, в свою очередь, не обращают на него никакого внимания. У него такое впечатление, будто он силой проник в мир, о котором ничего не знает; что он невидимый призрак, слушающий треп двух маленьких, живеньких самочек, чьи речи и жаргон его удивляют, потому что не соответствуют их виду молодых патрицианок, выросших в изысканных апартаментах с родителями, стремящимися обеспечить им элитарное воспитание. Им удается отвлечь Сильвэна от его забот, и он даже начинает прислушиваться к их разговору.