Маленькие и злые

— Первенец, — промолвило существо.

Поужинав, Женя устроилась на веранде. Расчесывала Барби, изредка посматривая на туалет. Бабушка суетилась у плиты, дед присел рядом, запыхтел папиросой.

— Деда, — произнесла Женя, — а ты встречал духов?

— Кикимору встречал, — ответил он без запинки. Внучка ждала, и он продолжил, довольный: — Я мальчишкой был. В соседней избе беда приключилась, детишки хворают, скотина дохнет. Они моего дедушку пригласили помочь. Он же священником был, протоиереем. Он горницу освящать стал, молитвы читать. А нечисть как застонет у него в голове: «Прекрати, прокляну!» Он громче читает. И нам, пацанам, говорит: «Ищите, что спрятано». Коряга, говорит, быть должна или узелок. Мы за печью давай рыться, в погребе, на чердаке. Нечисть угрожает: «Стой, поп, а не то детей твоих съем».

— Борис, — бабушка укоризненно нахмурилась, — что за страсти на ночь?

— Наша Женька смелая! — отмахнулся дедушка, и бледная Женя закивала.

— А что потом?

— Нашли мы кое-что. Куколку нашли соломенную, она в матке лежала.

— Борис, ты что мелешь?! — шикнула бабушка.

— Эх, ты! Матка — это матица, потолочная балка поперек избы. Вот в ней и хоронилась кукла-кикимора. И пакостничала. Дед ее сжег, а прах во дворе закопал.

— Там? — показала Женя на кирпичную постройку.

— Чего не знаю, того не знаю.

К одиннадцати Барби была готова. Девочка оценила старания: кукла наряжена в лучшее платье, в пластиковых ушах переливаются серебряные сережки. Их Жене мама подарила на Новый год, и сестренке такие же. Хотя сестренка совсем кроха и мочки у нее еще не проколоты.

— Не бойся, — шепнула Женя кукле.

Под подошвами хрустел гравий. Скулила жалобно Жучка. Каркнули дверные петли.

— Я принесла тебе первенца, — сказала Женя дыре. В выгребной яме заскреблось, вспыхнули глаза. Ближе, чем Женя предполагала.

— Только отстань от нас, — попросила она. Барби полетела в темноту, плюхнулась на вязкую подушку.

Женя повернулась к выходу. На дверь упала ветвистая тень. Шевельнулись кривые пальцы. Лапа, выросшая из стульчака.

Женя вышла на улицу. Что-то подсказывало ей: бежать нельзя. Она шагала к дому, а по стене сарая ползла изломанная и угловатая тень. Во тьме чавкала сотней зубов голодная пасть.

— Чур, — прошептала девочка, — Чур, пожалуйста.

Тень руки потянулась по растрескавшейся побелке к шее Жени.

Ее осенило. Нужно назвать кикимору по имени. Она столько раз читала эту сказку и заучила слово…

Женя разлепила пересохшие губы:

— Румпель…

Грязная рука заткнула ей рот, дернула и поволокла к туалету.

*

— Хотите сказать… — Беляк посмотрел брезгливо на грязное платье Барби. — Это — та самая кукла?

— Может — да, а может — нет. — В глазах Сенеба резвились хитрые чертики. На картине за его спиной красотка-дюймовочка расчесывала гребнем роскошную бороду и скалился кривоногий египетский божок.

Беляк прошелся мимо витрины. В странном музее хранились вещи, на первый взгляд не имеющие никакой ценности. Заостренные пластиковые уши из сувенирной лавки, автомобильный номерной знак, смятый и ржавый, томик сказочника Гауфа, надколотый садовый гном.

— И у каждого предмета есть своя история?

— У каждого, — подтвердил Сенеб.

На экране гримасничали его собратья с приделанными рожками и намалеванными усами. В углах помещения скапливались тени.

— Валяй. — Беляк ткнул пальцем в кусочек картона с отпечатанным профилем клоуна. Билет на аттракцион. В юности он обожал луна-парки, и сейчас ощутил, как наяву, аромат карамели и запашок лошадиного навоза; в ушах зашумела детвора; перед глазами возникла девчонка, которую он заманил в темноту за каруселями.

— Что ж, — сказал смиренно Сенеб. — Это история о материнстве.

*

— Какая отвратительная мазня, — скривилась тетя Ира. Лена медленно кивнула. Непрекращающийся людской поток тек мимо скамейки, на которой сидели женщины. Замечание тети Иры было адресовано морщинистому карлику, не то троллю, не то гному — Лена слабо разбиралась в мифологических персонажах. Художник, нарисовавший это желтое бугристое существо, достиг цели. В отличие от ведьмы справа и дракона слева, карлик действительно вызывал эмоции. Омерзение, как и сказала тетя Ира.

Лена, словно загипнотизированная, смотрела на картинку. Изредка прохожие заслоняли морду, рот, полный острых зубов, и красные глазища. Выныривая из-за спин, карлик, казалось, улыбался еще шире, еще свирепее горели его бельма.

— Не зевай.

Лена опомнилась, перевела взор на мороженое в своей руке. Лакомство растаяло и капало из рожка, пачкая запястье.

— Да что со мной сегодня, — нахмурилась Лена. Утром она забыла взять полотенце на пляж, позже едва не потеряла в кафе ключи от номера.