Читаем Маленький человек полностью

Женское лицо как книга. На лице юной девушки можно прочесть её глупые мечты. Лицо молодой женщины испещрено мыслями, которые кривят ей губы, приподнимают кончик носа или ложатся тенью под глазами. А у зрелой женщины на лице проступает биография, так что её приходится прятать под толстым слоем пудры и яркой, как кровь, помадой. Не попадая в рукава плаща, Пичугин разглядывал жену Лютого, считая морщины на лбу, зарубками отмечавшие её любовников, и читал в холодных, раньше времени состарившихся глазах, что брак без любви словно пресная каша, а постель с чужим мужем — щепотка соли, вот только каждую приходиться есть по отдельности.

Спускаясь по лестнице, Пичугин рассеяно разглядывал испещрённые признаниями стены и крутил в голове три убийства, представляя, что все они — рук Лютого. Следователь скривился в усмешке, настолько нелепым это казалось. «Правда — это то, во что веришь», — буркнул Пичугин под нос. «А веришь в то, во что хочется», — соглашаясь, закивал он самому себе.

Выйдя из подъезда, он задрал голову и увидел, как дочь и мать отпрянули от окна. Старуха на лавке была похожа на ворону, седые волосы выбивались из-под чёрного платка, а нос был длинный, словно птичий клюв.

— Кто бы мог подумать. — кивнув на окна Лютого, начал следователь издалека.

— Не верь людям — люди злы, вот и болтают! — старуха проткнула Пичугина пальцем. — А он был безобидный, как мышь, всё о здоровье спрашивал, — она покачала головой. — А теперь и поговорить не с кем.

Слушая вполуха её болтовню, Пичугин вспоминал Коротышку, который, как и Лютый, будто сквозь землю провалился после смерти Могилы. В прежней банде Коротышка, у которого тогда ещё были и ноги, и имя, слыл за бесшабашного, смелого парня, который не боялся ни Бога, ни чёрта, ни прокурора, а после взрыва в ресторане превратился в шута. Ненависть свернулась на сердце, словно кошка, проступая складками вокруг рта, и Могила слышал, как калека клацает во сне зубами, мечтая поквитаться, но бандит любил пощекотать себе нервы и потому держал его при себе, словно бомбу с испорченным часовым механизмом. Но со временем Коротышка свыкся со своей участью, а главарь банды так привык к нему, что, и правда, стал верить, будто безногий приносит ему удачу. А теперь он исчез, словно Могила утащил его с собой, не желая расставаться с талисманом. Если бы Пичугин узнал о том, как Саам похоронил Коротышку заживо, то удивился бы своей прозорливости.


Чувство опасности притупляло голод, и, карауля Антонова, Лютый прожил на грибах и двух проросших картофелинах. А когда вернулся в лес, ощутил, что смертельно устал. Ноги и руки как будто налились свинцом, Лютый с трудом передвигался, словно перед ним стояла невидимая стена, голова кружилась, всё плыло перед глазами, и, упав ничком, он пролежал, казалось, целую вечность, не в силах пошевелиться. Его бил озноб, тело ломило, и он, плача, молился о быстрой смерти. Лютому казалось, что его вскрывают: проводят скальпелем от шеи до низа живота, так что появляется резкая, острая боль, а потом, со всей силы дёрнув, раскрывают его, оставив лежать выпотрошенным, словно старый, рваный матрас. В бреду он чувствовал, как ветер гуляет по кишкам, обдавая холодом, а еловые иголки, набившись внутрь, колют желудок. Деревья склонились над Лютым, как врачи над операционным столом, и Савелия охватил голодный страх: ему мерещилось, что ветки тянутся к нему, чтобы разорвать на куски и проглотить щерившимися ртами, за которые он принимал темневшие дупла. Измученный страданиями, Лютый забылся в полусне-полубреду, его то бросало в жар, то било в ознобе, и он пролежал без сознания несколько дней.

А когда очнулся, не мог вспомнить, где находится и почему. Ощупывая руками чужое, высохшее тело, которое не слушалось его, он пытался подняться, но не смог. Сил хватило только чтобы перевернуться на бок, и он уставился в белёсый ягель, почему-то напомнивший ему фрукты в белке, которые готовила мать, так что Лютый причмокнул от воспоминаний. Из-под ягеля прорывались другие мхи, похожие на инопланетные растения: на тонких ножках висели хищные головы, а полые трубки разевали широкие рты. Лютый подумал, что так и должны выглядеть джунгли на далёкой планете, и ему захотелось заблудиться в них, сбежав от опостылевших ёлок и берёз, которые только и встречались в скудной заполярной тайге. Он уже не понимал, бродит он в своих фантазиях по чужой планете или, став размером с ягоду-водянику, темневшую на кусте, лежит среди мхов и лишайников, возвышающихся над ним. Потянувшись онемевшей рукой к ягодам, он сорвал их, размазав по руке, и жадно слизал с ладони. Ягоды были безвкусные, зато заглушали жажду, и Лютый, собирая водянику, гнал от себя безумные мысли и страхи, которые мурашками бегали по спине.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза