Читаем «Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949 полностью

Дело это оказалось технически не простым и не одномоментным. Коммунизация сваговского быта и создание изолированных от немцев пространств не только встречали достаточно серьезное, скрытое и изворотливое противодействие сотрудников военной администрации. Одновременно выяснилось, что квартиры не готовы, ремонт задерживается; общежития не обустроены и не оснащены всем необходимым. Хотя об этом начали говорить еще год назад, повторявшиеся распоряжения о немедленном переезде в отселенные дома перекрывались оправданиями сваговских бюрократов: ничего не успели отремонтировать и оборудовать733.

Дефицит «правильных» квартир привел в действие проверенный механизм – советскую распределительную систему. На жилплощадь стали выдавать ордера, появились очереди. Но строгой очередности не было. В первую очередь квартиры получали те, кто проявил бóльшую настойчивость или смог заручиться благосклонными резолюциями старших начальников. Переход от инициативного (и бесконтрольного!) «самообеспечения» жильем, возникшего еще в первые месяцы СВАГ, к советской распределительной практике привел к тому, что квартирный вопрос сваговцы пытались решать обычным для советских людей способом, используя связи и служебное положение734. Заговорили о «сынках и пасынках»735

. Ничего не добившись от руководства, сотрудники устраивались, как и прежде, на частных квартирах, а начальство продолжало сетовать на «разбросанность квартир офицерского состава» и пересчитывать по пальцам отрицательные стороны такого проживания.

Однако холодная война превратила требования о создании советских колоний в категорический императив. Дело стронулось с мертвой точки и пошло достаточно быстро. Часто без оглядки на негативную реакцию немцев. Иногда отселение с территорий, отведенных под колонии, проводилось с грубыми нарушениями. Могли, например, отселить гораздо больше местных жителей, чем было необходимо. Участились случаи, когда военнослужащие и гражданские сотрудники самовольно изгоняли местных жителей, оставляли у себя принадлежавшую им мебель, хотя командование категорически это запрещало. Но спусковой механизм «самовольничания» уже сработал. И советский человек, зная, как трудно что-либо выбить из хозяйственников, уповал только на самообеспечение. Он добывал для своей новой квартиры все, что только было можно (и нельзя!)736, не оглядываясь на задачи большой немецкой политики Сталина и на возмущение немцев.

Если в 1945 году выселение воспринималось немцами стоически, как вполне ожидаемое последствие поражения, а в 1946 году формирование изолированных районов велось сваговским начальством медленно, с учетом возможных политических последствий – на носу были муниципальные выборы, то в 1947 году все изменилось. Ударную кампанию по созданию в чрезвычайно сжатые сроки изолированных районов немецкое население восприняло как неоправданный произвол. Новые выселения спровоцировали рост враждебного отношения к русским, начались «нежелаемые» (так в документе. – Авт.) разговоры среди «немцев-отселенцев», множились «различные провокационные слухи», в немецкие самоуправления потоком пошли жалобы737

. Начальник политотдела СВА земли Саксония М. И. Зяблов, информируя о предварительных итогах работы «по организации советской колонии», признал, что в Дрездене «в ряде случаев немцев выселяли „куда угодно“, не обеспечив их жилой площадью, хотя такой площади вполне достаточно». В ответ оскорбленные немцы, оставляя квартиры, производили «вредительские разрушения», приводили жилье в негодное состояние – снимали электропроводку, увозили печи, выставляли стекла из окон, вывозя все «вплоть до дверной ручки»738. Руководство СВАГ вынуждено было констатировать, что «неорганизованность и самовольничанье отдельных лиц и организаций» при переезде в отселенные районы подрывало авторитет советских оккупационных властей в Германии и местных органов самоуправления739. Так бездумная практика решения частных политических задач дискредитировала большую политику Сталина в Германии гораздо эффективнее, чем вся западная пропаганда вместе взятая.

Места изолированного пребывания советских людей в Германии называли по-разному: «специальные кварталы вроде военных городков», «отселенные районы для советских граждан», «специально освобожденные от немецкого населения районы», «район сплошного выселения», «обособленные городки», «квартиры сплошного выселения», «зона сплошного выселения», «отселенные от местного населения дома», «советские городки-колонии». В партийных документах чаще всего встречается «советская колония». Этому термину придавали в первую очередь политический смысл: не забывайте, вы часть СССР, живущая по законам и правилам советского общества в чуждом и враждебном окружении. Сваговцам в силу специфики их деятельности подобные ограничения представлялись неуместной перестраховкой, с которой оставалось только возмущенно смириться.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимович Соколов , Борис Вадимосич Соколов

Документальная литература / Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное
Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции
Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции

«Мы – Николай Свечин, Валерий Введенский и Иван Погонин – авторы исторических детективов. Наши литературные герои расследуют преступления в Российской империи в конце XIX – начале XX века. И хотя по историческим меркам с тех пор прошло не так уж много времени, в жизни и быте людей, их психологии, поведении и представлениях произошли колоссальные изменения. И чтобы описать ту эпоху, не краснея потом перед знающими людьми, мы, прежде чем сесть за очередной рассказ или роман, изучаем источники: мемуары и дневники, газеты и журналы, справочники и отчеты, научные работы тех лет и беллетристику, архивные документы. Однако далеко не все известные нам сведения можно «упаковать» в формат беллетристического произведения. Поэтому до поры до времени множество интересных фактов оставалось в наших записных книжках. А потом появилась идея написать эту книгу: рассказать об истории Петербургской сыскной полиции, о том, как искали в прежние времена преступников в столице, о судьбах царских сыщиков и раскрытых ими делах…»

Валерий Владимирович Введенский , Иван Погонин , Николай Свечин

Документальная литература / Документальное