Малинче

Впервые в жизни Малиналли увидела невидимое и поняла, что время отличается от того, каким она его себе представляла. Она всегда воспринимала ход времени через движение звезд на небе, через смену циклов возделывания земли и сбора урожая, через сменяющие друг друга жизнь и смерть. Понятно ей было время и за шитьем или за ткацким станком. Красивый гуипиль являл собой образец правильно проведенного времени. Именно в виде красивых и полезных вещей проявлялось верно потраченное время. Именно так, из чего-то неосязаемого, оно превращалось в материю, сотканную из упорядоченных, многократно переплетенных между собой тончайших нитей. Украшая вышивкой подол юбки, Малиналли дарила свое время другим людям и разделяла вместе с ними рожденную красоту. Как давно уже не бралась она за шитье или вышивание. Жизнь бок о бок с испанцами полностью изменила ее былые представления о времени. Теперь она измеряла его днями походов, днями сражений, множеством переведенных слов и числом выстроенных при ее посредничестве интриг, союзов и заговоров. Время Малиналли резко ускорило свой ход. У нее не было ни единого свободного мгновения, чтобы остановиться, попытаться обрести новую точку опоры в этом вихре сменяющих друг друга событий. Поток ее времени сбился с прямого пути и, столкнувшись с временем Кортеса, плотно переплетясь с ним, слился почти воедино, завязался прочным узлом. У Малиналли было такое ощущение, что она, сама того не желая, исполнила вместе с Кортесом древний индейский ритуал, когда края одежды мужчины и женщины связывают крепким узлом в знак того, что эти двое являются теперь неразрывным целым — мужем и женой. Это сравнение было не по вкусу Малиналли. Быть привязанной к кому-то — какая же это свобода? Слишком уж расходились ее желания и воля с желаниями и требованиями Кортеса. В этот союз Малиналли вступать не желала. Все произошло помимо ее воли, и было похоже, что эта печать, эта отметина останется с нею навсегда. Она была бессильна перед тем, что ее время переплелось со временем Кортеса. Но в ту ночь, стоя перед Камнем Солнца, Малиналли чувствовала себя уверенной, сильной и спокойной. Свершилось то, чего она ждала так долго, — ей наконец удалось обрести свое место, свою точку опоры во времени или, быть может, даже вне его.

В ту ночь император Моктесума тоже размышлял о времени — о своем времени и о подходившем к концу календарном цикле. От него, так же как и от Малиналли, бежал сон. Император вышел на балкон дворца и посмотрел на главную городскую площадь и возвышавшийся на другой ее стороне храм. Через площадь по направлению к храму шла женщина. Ее белые одежды в лунном свете отливали серебром. Моктесума вздрогнул: в этой женщине он узнал Квиуакоатль, чье появление в Теночтитлане было расценено жрецами как шестое недоброе предзнаменование. Богиня в женском обличье обходила по ночам городские улицы. Она безутешно рыдала и звала своих погибших детей. Вот и сейчас император отчетливо услышал женский голос: «Где же вы, дети мои? Время уходить отсюда! Куда же я вас поведу? Где не смогут настигнуть нас ни боль, ни страдания?» Император похолодел от страха. Кожа его покрылась мурашками. Он хотел развернуться и уйти, но не мог даже пошевелиться. Он попытался успокоиться, привести в порядок мысли, разобраться в происходящем, но разум и память подсказывали ему лишь образы дурных знамений. Сам не зная почему, император вспомнил вдруг диковинную птицу, которую несколько лет назад принесли во дворец рыбаки. На голове у той птицы было зеркало. Моктесума поставил это предзнаменование в ряд с остальными. Первым оно было или же последним — теперь не имело значения. Птица с зеркальной головой, исчезнувшая прямо в руках Моктесумы, когда он едва успел рассмотреть ее, замкнула круг событий и явлений, предвещавших тяжелые времена. Император попытался вспомнить, что удалось ему увидеть в том зеркале, но против воли в памяти его всплыло другое воспоминание: на Теночтитлан обрушился сильнейший ливень. На Камень Солнца низвергался с небес мощный водопад. Струи воды, разбиваясь о камень, с легкостью полировали его, стирая с глыбы барельефы, начертанные предками Моктесумы. Вскоре от алтаря остался лишь гладкий, округлой формы валун. Так оно было на самом деле или нет, в ту ночь уже не мучило императора. Моктесума понял, что близится час его смерти. Смерть подбиралась к нему все ближе и ближе, не предупреждая о себе ни символами, ни предзнаменованиями. Моктесуму начала бить дрожь. Да, его время кончилось, но боялся он не столько за себя, сколько за своих детей, за их будущее. Больше всего он боялся того, что будет с младшими сыновьями: девятилетним Теквичпо и семилетним Аксаякатлем.