Малиновский. Солдат Отчизны

— Это, кстати, был первый парад, который я принимал, — уточнил Малиновский.

— Вот-вот! Теперь-то на твоём счету уже десятка три таких парадов. Так вот, возвращается он домой, а меня нет. Где жена? А ему отвечают в госпитале. Ну, он в машину — и туда. В госпитале все переполошились, а у него один вопрос: «Как мне пройти к жене?» Ему втолковывают: «Товарищ маршал, к ней пройти никак невозможно!» — «Это ещё почему?» — «Она на столе, товарищ маршал». Он удивился: «У вас что, кроватей нет?» — «Положено, товарищ маршал. Все роженицы так...» Тут влетает докторша: «Товарищ маршал! Поздравляю вас с дочкой!» Вот как дело было!

— Папа и мама как раз и хотели девочку, — рассмеялась Наташа. А знаете, из чего мне мама платьица шила?

— Из чего?

— Из парашютного шёлка.

— Да неужели? — удивилась Катя.

— Всё верно, — подтвердила Раиса Яковлевна. — Это подарок семьи Красовских.

— Катя не знает, кто такой Красовский, — вмешался Малиновский. — Он в Дальневосточном округе командовал военно-воздушными силами. А до этого всю войну прошёл, вплоть до Берлина.

— Хорошее имя у вашей дочки, — вздохнула Катя.

— Это в честь тёти Родиона Яковлевича, Натальи Николаевны. Ему было одиннадцать лет, когда он ушёл из дому. Наталья Николаевна приютила его как родного сына, от многих бед спасла. Жаль, давно её нет с нами.

— Умерла?

— В оккупации, в Киеве. И её саму, и сына её Женю немцы расстреляли...

Все помолчали и, не сговариваясь, выпили не чокаясь. Раиса Яковлевна встряхнула головой:

— Разгоним-ка грусть-тоску! Давайте споем! — И начала первой:

Славное море, священный Байкал...

Засиделись далеко за полночь.

Малиновский покинул дачу рано, торопясь в министерство. Перед тем как уйти, сказал Кате:

— Не пропадайте больше. Знайте: наш дом — это и ваш дом.

Раиса Яковлевна поинтересовалась планами Кати. Та сказала: сначала — министерство, потом — магазины.

— В магазины вместе поедем, — решила Раиса Яковлевна. — Ещё купишь какую-нибудь дрянь. А вечером — со мной в театр. Ты там, у себя на руднике, небось совсем одичала. Знаешь, куда пойдём? В театр Маяковского, там сейчас премьера. «Иркутская история» Арбузова. Слыхала?

— Слыхать-то слыхала, но, конечно, не смотрела. Пойду с превеликим удовольствием!

...Прошло полгода, и Раиса Яковлевна получила от Кати очередное письмо. Подробно рассказав о своей жизни, та в конце сообщала о главном:

«Раечка, дорогая моя, скажу тебе по секрету: я беременна! Боюсь даже поверить в это! Господи, как я хочу, чтобы моё родное существо появилось на свет! Тогда только буду считать, что жила на этой земле не напрасно. И знаешь, мы с Лешей загадали: если родится дочь, назовём её Раей, а если сын — Родионом. Ты не против?»

Прочитав эти строки, Раиса Яковлевна даже всплакнула. Такое бывало с ней редко, но сейчас она не смогла сдержать радостных слёз.

11

Когда Алексей Алексеевич Епишев, начальник Главного политического управления Советской Армии, доложил министру обороны о том, что возникла идея провести совещание с писателями, в чьём творчестве видное место занимает военно-патриотическая тема, Родион Яковлевич призадумался и ответил не сразу.

— Что, не одобряете, Родион Яковлевич? — насторожился Епишев.

— Одобрить или не одобрить — не это главное, Алексей Алексеевич. Надо подумать о том, какова цель такого совещания и каков будет результат. Сами знаете, совещания часто отличаются тем, что наговорят с три короба, а конкретное дело — ни с места. Вот скажите, какими словами обычно открываются всевозможные совещания?

— По-разному бывает. Тут твёрдых правил не существует.

— А всё-таки?

— Обычно так: товарищи, начинаем работу нашего совещания...

— Вот-вот! — кивнул Малиновский. Работу! То есть, если следовать формальной логике, совещание — это и есть работа. Разве не так?

— Выходит, что так. Но не совсем. Это ведь просто трафарет такой, некая условность, — возразил Епишев. — Думаю, что никто не считает, что совещание и есть та самая работа, о которой на нём говорят. Это как бы старт для работы, аккумулятор для подзарядки.

— Завидую вашему умению находить спасительные термины, — министр усмехнулся. — Ну, бог с ними, не будем придираться. Но как-то не очень вяжется писательский труд с этими самыми совещаниями. Писателям надо писать, а не участвовать в прениях, время терять.

— Родион Яковлевич, вы сами знаете, что чем дальше уходит в прошлое война, тем заметнее наши «инженеры человеческих душ» охладевают к военной теме. Кое-кто уже стонет! Надоело, перекормили войной, подвигами. И кое-кто принялся не героизм воспевать, а нечто иное, повёл курс на дегероизацию. Но это же крайне опасно! Читаешь иную книгу о войне и диву даёшься: сплошной перекос! За версту пацифизмом несёт! Модной становится «окопная правда». Оправдывается дезертирство и даже предательство! Да так, стервецы, намалюют, что дезертира жалко становится! Убеждён, что пора поговорить с писателями начистоту, открыть им глаза, нацелить...