Малютка

Съежившаяся под раковиной девочка, еще крепче обняв кошку, искала глазами путь к бегству. Она была смертельно напугана.

— Мы из полиции. Приехали, чтобы помочь. Мы позаботимся о тебе. Ты меня понимаешь?

Девочка молчала.

— Мы ищем одну женщину. Ее зовут Ческа, она брюнетка, с короткой стрижкой… Ты ее видела?

Когда Элена помогла девочке выбраться из шкафчика, на кухню зашли спецназовцы.

— Инспектор Бланко, вам стоит спуститься в подвал.

Оставив девочку на попечение полицейских, Элена направилась в гостиную. Это была самая большая комната в доме. В глубине находилась дверь, за ней вела вниз лестница. В подвале прожекторы, установленные коллегами из спецназа, позволяли разглядеть обстановку: пол был земляным, как и стены, как будто подвал так и не достроили; посередине стояла кровать.

— Здесь есть разрезанные веревки, на матрасе пятна крови. Иди сюда, посмотри сначала вот на это.

Ордуньо указал ей на маленький закуток, из которого только что вышла Рейес. Элена заглянула внутрь — это было что-то вроде кладовки, примыкавшей к подвалу. Сарате, услышав, что она подошла, обернулся.

— Здесь происходило что-то страшное, — прошептал он и направил фонарь на стену кладовки.

Стена была увешана фотографиями. Всего двадцать три снимка. Двадцать три женщины. Некоторые снимки были сделаны здесь же, в подвале: вот женщина с залитым слезами лицом, привязанная к той самой кровати, которую Элена только что видела. Некоторые сняты за пределами фермы. Женщина сидит на автобусной остановке. Другая за окном бара пьет кофе. Обе не знают, что их фотографируют. Наконец луч фонарика остановился на последней фотографии. Она была самой свежей, еще не выцвела, в отличие от остальных. На ней — Ческа, выходящая из своего дома в Мадриде.

— Скажи мне, что все эти женщины не погибли здесь, — взмолился Сарате, повернувшись к Элене. — Скажи мне, что это неправда!

Часть четвертая

Ты не научила меня, как тебя забыть

Что мне делать со своей жизнью без тебя?

Ты не научила меня, как тебя забыть,

Научила только, как тебя любить[10]

.

Валентина болела. Грипп окутал ее жаром и приковал к постели. За ней никто не ухаживал, как и за Рамоной, когда та умирала. Валентина знала, что если останется в этом доме и когда-нибудь заболеет серьезно, то так и умрет, не получив медицинской помощи. То же самое могло случиться с ее сыном Хулио.

Все эти дни, лежа в странном полузабытьи, она переживала за него: Хулио было всего шесть лет, и он любил играть со своими «дядечками». Так он их называл. Он считал их просто безобидными зверушками, которых легко обманывать и дразнить. Валентине не нравилось, что он проводил с ними столько времени. Она не боялась, что они причинят ему вред, но ей хотелось, чтобы у Хулио была нормальная жизнь, чтобы он пошел в колледж и завел себе друзей и подруг подальше от этой забытой богом фермы.