Малоярославецкий уезд в конце XV–XVIII в.: Историко-географическое исследование

Упоминание этих сел в грамоте № 1 и его отсутствие в № 2, позволяет предположить, что верейский князь, видимо, хотел обеспечить свою дочь земельными владениями, располагавшимися неподалеку от города Ярославца, небольшого, но все же имевшего некоторое хозяйственное значение. Небольшие по размеру, затерянные в лесах волости этого уезда, вероятно, были не слишком развиты, а территории их не до конца освоены. Поэтому дочери и хотелось отдать земли получше, а именно те из них, которые располагались ближе к центру уезда. Кроме того, село Офонасьевское располагалось “в Локне”. Если согласиться с предположением (см. § 1) о том, что “Локна” духовной Михаила Андреевича соответствует волости “Лохно” духовной Дмитрия Донского (принадлежавшей жене его Евдокии), то получается, что дочери передавал верейский князь часть земель, бывших некогда владением княгини. Возможно ли здесь предположить попытку продолжения древней традиции передачи отдельных волостей по женской линии? Как бы то ни было, но в данном случае еще одна древняя традиция, идущая еще со времен Ивана Калиты – о наделении княжеских дочерей земельными владениями – была нарушена великим князем. Правда, дочь князя Михаила была уже замужем, а в приданое земель московские князья не давали. С другой стороны, ее муж был, вероятно, служебным князем, т.е. земли из Московского княжества после передачи их Анастасии не уходили. Но все же Ивану III важно было сохранить удел в целом и, возможно, – уничтожить всякую память о существовании владетельных прав на него верейского князя.

9. Изменены и значительно усилены в сторону подчеркнуто большого доверия к великому князю заключительные статьи грамоты. А именно:

а) появилась новая статья: “А опрочь того, что ни останется после моего живота моеи казны, и то все господинъ мои, князь велики, роздастъ по моеи души”. Можно предположить, что великий князь таким образом позаботился, чтобы не было недоразумений в установлении владельца имущества, возможно, забытого верейским князем;

б) значительно усилена статья, называющая Ивана III душеприказчиком верейского князя. Вместо: “А приказываю душу своему господину и осподарю, великому князю Ивану Васильевичу всея Руси” написано: “А приказываю душу свою помянути, и долг заплатити, и все розправити по своем животе своему господину и осподарю великому князю Ивану Васильевичу всея Руси, положил есми о всем на бозе да на нем, на своем господине”;

в) появилась новая статья: “А где ми что долгу дати, ино тому список за своею печатью и за подписью дьяка моего”. Такой список и в самом деле к грамоте был приложен и сохранился.226

К сожалению, не сохранился другой список, также упоминаемый в духовной, причем во всех трех ее вариантах. Это список вещей, передаваемых верейским князем сыну Василию (находившемуся уже несколько лет в изгнании). Согласно духовной, в то время, когда Василий и его жена еще находились при своем отце, он “подавал” им некие вещи, которые теперь хотел им же и вернуть. Несмотря на такую оговорку, вряд ли опальный Василий Михайлович мог что-либо получить из отцовского наследства.

В заключение разбора формуляра духовной грамоты князя Михаила Андреевича верейского, необходимо упомянуть несохранившиеся до наших дней две печати, которыми был заверен последний, третий ее вариант. Вероятно, это были печати самого верейского князя: черновосковая, прикладная с изображением женщины с мечом (как и сохранившиеся в прикладных к духовной грамоте списках), и митрополита Геронтия, подписавшего утвержденный третий экземпляр духовной. Наличие подписи и, вероятно, печати митрополита Геронтия на официальном завещании удельного верейского князя можно было бы также расценить как исключение из правил: не известно ни одной другой духовной грамоты удельного князя, утвержденной митрополитом. Однако в одной из работ С.М. Каштанова показано, что отсутствие печатей и подписей митрополитов на сохранившихся духовных удельных князей может объясняться отсутствием в этот момент митрополитов в Москве.227

Таким образом, рассмотрев формуляр духовной грамоты верейско-белозерского князя и выявив внесенные в него великокняжеской канцелярией изменения, мы убедились, сколь большое значение (хотя и совершенно различное содержательно) придавалось этому документу как завещателем, так и самим великим князем. Иван III, очевидно, видел в нем политический акт, согласно которому в его руки переходили юридически до сих пор самостоятельные владения одной из боковых ветвей московского княжеского дома. Об этом свидетельствуют многочисленные изменения, внесенные в великокняжеской канцелярии в этот документ. Сам же Михаил Андреевич просто диктовал свою последнюю волю, пытался наилучшим образом, подробно и тщательно распорядиться оставшимся у него к концу жизни имуществом. Смирившись с тем, что “удела” его как такового больее не существует, что сын в изгнании, а других наследников кроме великого князя нет, он все же проявляет свободную волю в распоряжении остатками власти.