Малороссийская проза

Все это несколько не так, а вот как было дело. Начинаю по обычаю.

Был Всемирный потоп. Потом было то, было се… было другое… создалося Государство Российское… время текло… события следовали одни за другими… происходило опять то и се… по временам ни се ни то… составилась Запорожская Сечь… проказничала… уничтожена… (по краткости времени и места не выписываю подробно всех сказанных происшествий, а смотри всевозможные истории, томы… страницы… как водится) и после того еще время текло… события следовали одни за другими… как вдруг… 1787 года, декабря… дня, а которого «за давно минувшим временем припомнить и утвердить не могу, при сильном морозе жестокий ветер бушевал и разметывал все повсюду, как молодой мот, получивший богатое наследство; снег кучами сыпался на все, словно как счастье на глупцов; вьюга, мятель, кутерьма, – света божьего видеть, предметов различить и ничего рассмотреть не можно было, так же точно, как в сочинениях г-на… а также и г-д…»

Во время этой метели я был мальчик, проживший сверх десяти лет несколько дней. Мы жили в деревне. Родители, рассудив, что хотя и близко живем от губернского города и гости частые бывали у нас, но в такую ужасную погоду кто бы захотел приехать, – приказали все входы дома запереть, оставя для сообщения с службами домашний выход.

Надобно сказать, что мать моя еще в детстве напугана была рассказами о проказах отличавшегося тогда знаменитого Гаркуши и других гайдамак и «харцызов-запорожцев». Няни ее, собрав сведения из верных источников, пересказывали со всею подробностью, какой разбойник и когда, при метели или ненастьи, всегда под вечер, являлся к помещику в виде господина или бедного странника, просил убежища на ночь и тут, на свободе, убивал всех домашних и забирал все, найденное им. Потому-то уже и после появление человека необыкновенного вида и при необыкновенном случае пугало мать мою до чрезвычайности, а за нею и мы, наслушавшись «деяний минувших дней», трусили препорядочно и так же в каждом проходящем человеке, немного от обыкновенного отличном, полагали видеть разбойника, предваряющего прибытие самого атамана.

Мать моя – в тогдашней молодости – в обществе родных езжала верхом, имела свое маленькое ружьецо, стреляла из него ловко и нередко застреливала птиц на лету удачнее, чем отец мой и братья ее, большие охотники и ловкие стрелки. Она была брюнетка. В эту зиму гостила у ней сестра ее, имевшая светлые волосы. Эти подробности необходимы… И даже к объяснению составления песен вышенаписанных? – Да.

В этот день, числа которого не помню и в который была ужасная описанная метель, отец мой был нездоров и лежал в спальне на софе; мать моя с сестрою своею что-то вышивали в пяльцах и говорили о чем-то между собою, наверное, о шалостях бывших запорожцев-разбойников и других гайдамаках, всегда действовавших при подобной метели, которая тогда свирепствовала и так же под вечер, который тогда наступал. Мы – дети – сидели тут же: старшие из нас твердили из французской «пеплиеровой» грамматики[308] урок к завтрашнему приезду учителя, а мы, меньшие, слушали рассказы о бывших ужасах. И у рассказывающих, и слушающих воображение было настроено… как вдруг в соседней комнате, где был оставлен один свободный вход, слышим вошедших людей, не домашних…

– Гриша, посмотри, кто там?

Я, Гриша, вышел… взглянул… Уф!.. господи, что это такое?!. Но, рассмотревши, увидел, что хотя это и человек, но человек страшный!.. Он был лицом смугл, роста небольшого, весь в волках (большой волчьей шубе), на голове ужасная мохнатая шапка с длинными, висячими и также мохнатыми ушами, и все это усыпано сверху до низа клоками снега – скорее можно было принять его за движущуюся снеговую гору!.. За ним мальчик в подобном же виде… Когда я стал против него и с любопытством (лучше признаться, с большим страхом) рассматривал его, он вскрикнул:

– Чи дома кури́нный батько?

«Ну, так и есть!» – подумал я… Не видав никогда запорожцев, я не мог судить о наружности их; но слыхал, что запорожцы разделялись и считались «по куреням»; а тут, услышавши, что он спрашивает «кури́нного батька»[309]

, заключил, что это должен быть запорожец; а запорожец – следовательно, разбойник… Теперь пропали мы! – всех перережет!.. Бежать к людям звать их на помощь – невозможно: на дворе метель ужасная, меня засыплет снегом, да и разбойник меня не выпустит; я побегу к дверям, а он пырнет мне в бок нож… пропал я!.. Лучше не буду пускать его в спальню. С таким намерением я стал у двери, решась не пустить его, и сказал:

– Дома, но болен, лежит и не может принять.

– Дарма! – вскрикнул страшный человек и, одним пальцем отодвинув меня от дверей, ввалился во всем убранстве своем в спальню; за ним втащился и слуга его.

Отец мой лежал на софе головою к двери, в которую вошел «страшный человек», – остановился над ним, встряхнул на него свою волчью шубу и громко вскрикнул: «Здоров, батьку!» – обыкновенное приветствие запорожцев.