Возможно, причина в том, что у него есть тайная любовница, семья, жизнь, ведь периодически он продолжает исчезать. Я говорю об этом совершенно спокойно, но, безусловно, что-то в душе ломается всякий раз, когда я просыпаюсь и нахожу его половину постели холодной.
Каждый день я мысленно себе говорю:
Каждый день я ошибаюсь.
А потом, через неделю после возвращения в Ирландию, Мал заявляет, что снова готов выступать на улице. Он говорит, что ему нужно прочистить голову.
— Можешь составить мне компанию. Пофотографируй Дублин.
Показываю ему два больших пальца.
— Думаю, я найду, чем заняться.
У меня наконец есть план. Я собираюсь разыскать новый адрес отца Доэрти в старой телефонной книге — толстом желтом каталоге, которым бабушки и дедушки обычно подпирают дверь или используют в качестве самодельной подставки. Отец Доэрти живет в центре деревни, и пора нанести ему визит, пролить немного света на мою ситуацию.
И, конечно, Мал видит меня насквозь. За все наше знакомство мы и месяца вместе не провели, но каким-то образом он лучше всех меня понимает.
— Уверена? — хмурит он брови.
Я киваю.
— Абсолютно.
— Хм.
— Что?
— Последнее время ты не была такой позитивной, поэтому меня настораживает, как ты выражаешься.
— Тяжелая выдалась неделя. — Я иду к нему ленивой походкой и обнимаю за плечи. — Одна свадьба и предстоящие похороны. Я просто хочу немного времени для себя. Может, наконец перезвоню матери и расскажу ей новости.
Мал морщится при упоминании моей матери, но кивает и целует в лоб. Не знаю, почему он ведет себя так, словно это у него терки с Дебби Дженкинс, но если Мал и дергается всякий раз, когда я из чувства солидарности ее упоминаю, то все равно сопереживает как нельзя лучше.
Мал касается губами моего виска.
— Хочешь, сегодня поговорим?
Сердце начинает биться быстрее от зарождающейся надежды.
— О чем?
— Обо всем.
— Ты наконец расскажешь, что происходит?
Он склоняет голову, закрывает глаза.
— Да, — хриплым голосом отвечает муж. — Господи, я не хочу, но да.
Я провожаю Мала до двери, на прощание целую его и машу рукой как образцовая жена, хотя это не в моем стиле. Как только его машина уносится прочь по гравийной дороге, я надеваю ботинки, беру армейскую куртку и бегу на своих двоих в деревню.
На улице свежо и прохладно, но уже не морозно. Меня пьянит и подгоняет понимание, насколько я близка к правде. Я чувствую ее на кончиках пальцев, она покалывает в ожидании, что я скоро ее ухвачу.
Сегодня я не отстану от отца Доэрти, пока он не расколется. Он обязан. Человек, который служит Богу, не умеет лгать, правда?
К тому же у меня есть отличная наживка, которая выбьет из него правду.
Все просто на самом деле.
Мать меня обманывает.
Отец Доэрти тоже обманывает.
Очевидно же, что они хранят один и тот же секрет.
Если Доэрти подумает, что я уже что-нибудь знаю, он расколется.
Голени ноют, а дыхание сбивается, застряв где-то между грудью и горлом. Мне не хватает кислорода, но я не сбавляю темп. Я так долго этого ждала. Не только Мала, но и правду.
Правду про Каллума.
Правду про моего отца.
Про мать.
Я бегу по улицам Толки мимо газетных киосков, пабов, старомодных гостиниц, вазонов с цветами, кирпичных стен с граффити на гэльском — красивая пасторальная ложь, прикрывающая прогнившие тайны, что я собираюсь раскрыть. И не останавливаюсь, пока не нахожу нужный мне адрес.
Я прижимаю к груди клочок бумаги, такой тонкой и запачканной чернилами, что на пальцах и куртке остаются пятна. Несколько раз стучу в дверь, чтобы успеть до того, как подкосятся ноги и я упаду на крыльцо.
Дверь распахивается, и я выпрямляюсь, откашлявшись.
— Здравствуйте, это отца До…
И прирастаю к месту, увидев перед собой человека. Потому что этот человек не старик с кустистыми бровями.
Это человек, о котором Мал мне никогда не рассказывал.
С фиолетовыми, как у Мала, глазами.
И чертами лица, пугающе похожими на мои.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Кэт беременна.
Я даже не прикидываюсь удивленным, когда она появляется на пороге моего дома не в этих тесных одежках, а в типичном для нее кардигане, плотных леггинсах и аккуратной укладкой, многозначительно поглаживая плоский живот.
— Можно к тебе? — прочистив горло, спрашивает она.
Кэтлин, как и я, прекрасно понимает, что той ночью мы изрядно напортачили. И проблема не в том, что я не воспользовался презервативом, оказался мертвецки пьян, а она была девственницей, которая, сколько себя помню, всегда торжественно заявляла, что хотела дождаться брака. И даже не хочу затрагивать тему сомнительного согласия на секс. Самое ужасное, что мне пришлось признаться Шону, одному из своих самых близких друзей, после чего Шон и Дэниел полностью вычеркнули нас с Кики из жизни.
Поговаривают, что однажды вечером Шон признался Кэт в любви. Я и сам был в курсе его чувств. Признаю, я с ним поступил несколько фигово.
Ну, или может даже хреново.