Тацит Корнелий

Малые произведения

Корнелий Тацит

Малые произведения

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ЮЛИЯ АГРИКОЛЫ

О ПРОИСХОЖДЕНИИ ГЕРМАНЦЕВ И МЕСТОПОЛОЖЕНИИ ГЕРМАНИИ

ДИАЛОГ ОБ ОРАТОРАХ

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ЮЛИЯ АГРИКОЛЫ

Текст приводится по изданию: Корнелий Тацит. Сочинения в двух томах. Том первый. "Анналы. Малые произведения." Научно-изд. центр "Ладомир", М., 1993. Издание подготовили А.С. Бобович, Я.М. Боровский, М.Е. Сергеенко. Перевод и комментарий осуществлены А.С. Бобовичем (редактор перевода - М.Е. Сергеенко). Общая редакция издания - С.Л. Утченко.

Перевод произведений Тацита, вошедших в этот том, выполнен по следующим изданиям: "Анналы" - Cornelii Taciti Annalium ab excessu divi Augusti libri. Oxonii, 1917, P. Cornelius Tacitus, erklart von K. Nipperdey. Berlin, 1904 и P. Cornelii Taciti libri qui supersunt, t. I. Lipsiae, 1962.

1. Сообщать потомству о деяниях и нравах знаменитых мужей повелось исстари, и даже в наши дни столь равнодушное к своим современникам поколение не пренебрегало этим обычаем, лишь только чья-нибудь высокая и благородная добродетель осиливала и превозмогала общие как для малых, так и больших сообществ пороки - неведение справедливости и взаимную неприязнь. Но поскольку нашим предкам ничто не препятствовало совершать достопамятные дела и у них были большие, чем у нас, возможности к этому, всякий, наделенный выдающимся дарованием, побуждался к увековечению в памяти образцов добродетели не личным пристрастием или стремлением к выгоде, а - только тою наградой, которая даруется чистою совестью. И многие сочли, что собственноличный рассказ о прожитой ими жизни скорее свидетельствует об их уверенности в своей нравственной правоте, чем об их самомнении; так, например, поступили Рутилий и Скавр1, и это не навлекло на них ни недоверия, ни порицания: и выходит, что добродетели превыше всего почитаются именно в те времена, когда они легче всего возникают. А ныне, вознамерясь поведать о жизни покойного мужа, я вынужден просить снисхождения, которого не искал бы, собираясь выступить против него с обвинениями: вот до чего свирепо и враждебно добродетелям наше время.

2. Мы прочитали2о том, что восхвалявшие Тразею Пета - Арулен Рустик, Гельвидия Приска - Геренний Сенецион были осуждены за это на смерть и что казни подверглись не только сами писатели, но и их книги, ибо триумвирам3вменили в обязанность сжечь в той части форума, где приводятся в исполнение приговоры, творения этих столь светлых умов. Отдавшие это распоряжение, разумеется, полагали, что подобный костер заставит умолкнуть римский народ, пресечет вольнолюбивые речи в сенате, задушит самую совесть рода людского; сверх того, были изгнаны учителя философии4и наложен запрет на все прочие возвышенные науки, дабы впредь нигде более не встречалось ничего честного. Мы же явили поистине великий пример терпения; и если былые поколения видели, что представляет собою ничем не ограниченная свобода, то мы - такое же порабощение, ибо нескончаемые преследования отняли у нас возможность общаться, высказывать свои мысли и слушать других. И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было столько же в нашей власти, как безмолвствовать.

3. Только теперь, наконец, мы приходим в себя; и хотя Цезарь Нерва в самом начале нынешней благословенной поры совокупил вместе вещи, дотоле несовместимые, - принципат и свободу, а Траян Нерва что ни день приумножает счастье нашего времени, и установление общественного правопорядка5- уже не только предмет всеобщих надежд и желаний, а то, в осуществлении чего мы твердо уверены, однако в силу природы человеческого несовершенства целебные средства действуют на нас медленнее недугов и, как наши тела растут постепенно и мало-помалу, а разрушаются сразу, точно так же легче угасить дарования и душевный пламень, чем их разжечь заново: ведь нас покоряет сладость безделья, и прежде ненавистную праздность мы в конце концов начинаем любить. Да и о чем толковать, если в течение целых пятнадцати лет6, срока очень значительного для бренного века людского, многих сразили роковые удары судьбы, а всякого, наиболее деятельного и ревностного, - свирепость принцепса? Лишь в малом числе пережили мы их и, я бы сказал, даже самих себя, изъятые из жизни на протяжении стольких, и притом лучших, лет, в течение которых, молодые и цветущие, мы приблизились в полном молчании к старости, а старики - почти к крайним пределам преклонного возраста. И все же я не пожалею труда для написания сочинения, в котором пусть неискусным и необработанным языком - расскажу о былом нашем рабстве и о нынешнем благоденствии7. А тем временем эта книга, задуманная как воздаяние должного памяти моего тестя Агриколы, будет принята с одобрением или во всяком случае снисходительно; ведь она - дань сыновней любви.