Малый уголок

— Пятнадцать — два. Пятнадцать — четыре. Пятнадцать — шесть. Пятнадцать — восемь и шесть и четырнадцать. И один за козырного валета — семнадцать.

— Черт, ну и везет же тебе!

Шкипер опять проигрывал. На его лице застыла жестокая гримаса. Бегающие глазки подозрительно всматривались в каждую переворачиваемую им карту. А его партнер играл с улыбкой на губах. Свет «молнии» очертил во мраке его профиль, и неожиданно доктор увидел, как он тонок. Длинные ресницы бросали на щеки тень. Фред был сейчас не просто смазливый мальчишка, в нем появилась какая–то трагическая красота, от которой щемило сердце. Подошел A-Кай и сказал, что газеты нигде нет.

— Где вы оставили «Бюллетень», Фред? — спросил доктор. — Мой бой не может его найти.

— Разве его там нет?

— Нет, мы оба смотрели.

— Откуда мне, черт подери, знать, где он? Беру два.

— Кинул за борт, когда прочитал? — спросил капитан.

— С какой стати мне кидать его за борт?

— Ну, так должен же он где–нибудь быть, — сказал доктор.

— Снова продулся, — проворчал шкипер. — В жизни не видел, чтобы кому–нибудь так шла карта.

Глава одиннадцатая

Было около двух часов ночи. Доктор Сондерс сидел в шезлонге на палубе. Шкипер спал в каюте, Фред перенес свой матрас на нос. Звезды сверкали так ярко, что силуэт острова четко вырисовывался на фоне ночной тьмы. Расстояние скорее вопрос времени, чем пространства, и хотя они прошли всего сорок пять миль, доктору казалось, что Такане остался где–то очень далеко. Лондон был вообще на другом краю света. В памяти доктора мелькнула Пиккадилли–серкес, ярко освещенная, забитая автобусами, автомобилями и такси, с толпами людей в часы, когда театры изрыгали после спектаклей зрителей. Было одно место, которое в его времена называли «Променад» — улица в северной части города, которая шла от Шафтсбери–авеню до Чаринг–Кросс–Роуд; от одиннадцати до двенадцати часов люди прогуливались по ней взад–вперед сомкнутыми рядами. Это было перед войной. В воздухе носился дух приключений. Глаза встречались, и тогда… Доктор улыбнулся. Он не сожалел о прошлом; он ни о чем не сожалел. Его блуждающие мысли привели его в Фучжоу, остановились у моста через реку Мин. откуда были видны рыбаки, ловившие с барок рыбу при помощи бакланов. По мосту бежали рикши, кули несли свою тяжелую поклажу, переходили с одной стороны на другую бесчисленные пешеходы. На правом берегу, если смотреть вниз по реке, был китайский город с перенаселенными домами и храмами…

На шхуне не светилось ни одного огонька, и доктор видел ее только потому, что знал, где она стоит. На борту было тихо. А в трюме, где были свалены грудой жемчужные раковины, на одной из деревянных коек у стены лежал умирающий ловец жемчуга. Доктор не считал человеческую жизнь большой ценностью. Кто, прожив столько лет среди многолюдного китайского города, где жизнь так дешева, может испытывать по этому поводу сильные чувства? Ловец был японец, возможно, буддист. Переселение душ? Взгляните на море: волна идет за волной, каждая следующая — это уже новая волна, однако одна вызывает другую и передает дальше свою форму и движение. Так и живые существа, проходящие по этому миру, не одинаковы сегодня и завтра, в одной жизни одни, в другой — другие, и все же именно устремленность и форма всех предыдущих жизней определяют характер последующих. Логично, но невероятно. А разве более вероятно, что столько усилий, такое множество самых разнообразных случайностей. столько чудесных совпадений соединились, чтобы за неисчислимые эры первозданная слизь превратилась в конечном итоге в этого человека, который из–за бацилл Флекснера сейчас так бесцельно умрет? Доктор Сондерс считал это странным, но естественным, хотя, конечно, бессмысленным, но он уже давно привык к тщете жизни. Конечно, с духом вопрос сложней. Перестает он существовать или нет, когда материя, бывшая его орудием, подвергается распаду? В эту чудесную ночь, когда мысли его праздно перепархивали с предмета на предмет, как птицы, как парящие над морем чайки, доктор не мог не смотреть широко на вещи.

На трапе послышалось знакомое шарканье ног, показался шкипер. Резкие полосы на его пижаме выделялись даже в темноте.

— Капитан?

— Он самый. Решил подняться, глотнуть воздуха. — Он опустился в кресло рядом с доктором. — Уже покурили?

— Да.

— Никогда этим не увлекался. Хотя знал многих, кто курил. Некоторым это сходит с рук. Говорят, даже налаживает пищеварение. А вот один знакомый парень вконец подорвал здоровье. Был одно время шкипером на Янцзы. Хорошее положение и прочее. Его очень высоко ставили. Отправил и домой лечиться, но не успел он вернуться, принялся за старое. Кончил зазывалой в игорном доме. Вечно околачивался в доках в Шанхае, клянчил полдоллара.

Некоторое время оба сидели молча. Капитан Николс посасывал вересковую трубку.

— Фреда видели?

— Спит на палубе.

— Странная история с этой газетой. Не хотел, чтобы ее прочли.

— Куда, вы думаете, он ее задевал?

— Бросил за борт.

— В чем тут вообще дело?

Шкипер негромко засмеялся.

— Хотите — верьте, хотите — нет, я знаю не больше вашего.