Малыш из курятника

Нет не страшно, страх уже не заводит, чем страшней, тем ненавистней эта зараза, тем больше рвет на себе постромки раненая душа, пытаясь выплыть после очередного удара огромной волны, разбившейся об островок раскаяния перед Всевышним, в больном сердце, задыхаясь от недостатка кислорода. Обида всегда присутствует в слабом и больном человеке, начинающем ворчать или ныть время от времени, даже не понимая, что он мешает врачам делать свою работу. Некоторых спасает только сильный дух всего лишь зверски отметеленный в очередной раз темными силами, сговорившимися с невидимым вирусом. Но таких очень мало, из-за потери кислорода мозг сходит с ума, и разум, взбунтовавшись, начинает потихоньку чудить.

Вновь прибывших больных все больше и больше. Те, кого привезли раньше, уже не обращают внимания на вновь прибывших больных, все внимание приковано к кабинету медицинской комиссии. Врачи работают на износ, собирая анализы и осматривая больных пациентов: кого лежа, кого – на коляске, на причитания и уговоры нет времени.

«ВОЙНА».

Очередь движется очень медленно, час, второй, третий, четвертый.

«Да сколько же можно!» – слышится в трубках сотовых телефонов на другой стороне. Родственники хотят управлять процессом, возмущаясь по телефону, что дело нисколько не сдвинулось с мертвой точки именно в отношении их больного. В воздухе висит один приглушенный вопрос, исходящий из терапевтического кабинета – «Сделайте хоть что-нибудь», – вылетевший из больной и уже порядком затравленной души очередного пациента.

«Здесь уже красная зона», – подумал он. Отсюда уже не выпустят просто так, либо ты выздоровеешь и уйдешь своими ногами либо… в общем, все как в сказке, только вместо трех – две дороги без указателей и правил. Стараясь остаться в строю, почему-то обязательно и педантично выкидывает на обочину. Разбитый организм дымит, как сломанный и дряхлый драндулет, попавший в аварию.

«Как себя чувствуете?» – простой сухой вопрос. Доктору некогда заниматься демагогией – звучит в ушах как звук удара от упавшего в воду спасательного круга перед носом утопающего. Мысли, сосредоточившись где-то там, в больном воображении, начинают бегать, как тараканы, от действия на них включенного света. Хочется очень быстро рассказать об этой непрекращающейся кошмарной буре, все, что накопилось в организме за эту неделю, глаза лихорадочно начинают гореть и… гаснут, как выключенный фонарь.

«Смертельно устал» – простой тихий сухой ответ. Доктору некогда выслушивать демагогию. Диагноз один и тот же, хоть ругайся, хоть вой, хоть требуй чего-то еще в виде сострадания. Ответ один: «Ждите, вас проводят в палату».

Все равно на душе становится светлей от встречи с доктором, будто наговорил ему кучу всякого такого, что может помочь в лечении и облегчить бедственное положение, за которым беспристрастно следят десятки затравленных глаз замученных этой заразой пациентов, привезенных позже его и ждавших своей очереди на прием к доктору. Даже темные силы благодарят за то, что он не наболтал лишнего, немного ослабив боль от воткнутого штыря где-то в подреберье.

Душа успокаивается. Человек выполнил важное задание, сдав все нужные документы туда, на небеса. Слабые руки тянутся к пакету с личными вещами, собранному по-военному его супругой. Пальцы перебирают предметы личной гигиены, прибор для измерения давления, огромный узел с какими-то лекарствами, воду. Все это происходит машинально. Со стороны выглядит так, будто бы пациент в ожидании забыл данную ему команду и в мыслях пытается вспомнить, когда он последний раз пользовался этим пакетом и вообще зачем таскать его с собой.

Больной понимает, что с его памятью что-то неладное. Часто вспоминая этот, в общем-то, ненавязчивый эпизод его жизни, уже выписанный из больницы, задремав на своей кровати, в первый же день он увидел очень красивого черного котенка с ярко светящимися изумрудными глазами, выскочившим к нему из-за шифоньера.

Вздрогнув, он крикнул родственникам, откуда этот котенок. Жена, выглянув из-за двери, посмотрела на него с ужасом, объясняя, что в доме нет никого, кроме нас…

Приемные покои, как бы он хотел поменять их на что-нибудь другое. Пусть это был бы даже выброшенный на ремонт дворовый курятник из его раннего детства, где он первый раз в жизни поцеловал соседку лет шести, старше его самого ровно на один год. Только бы без этой боли в груди, завалился бы в нем нога на ногу и смотрел на насест и глупых куриц, все еще не отвыкших и убегающих вновь на старое место.

Глядя в воспоминаниях на воображаемый насест, он никак не мог вспомнить лицо подружки, которая была старше и крутила им, как ей вздумается, отбирая самые красивые фантики из-под конфет. Нет, так можно сойти с ума, лучше смотреть на капельницу и ни о чем не думать, осознавая, что в этой палате ты не один.