Малыш Николя

Пока я так стоял и думал, Луизетт покрутила пропеллер, чтобы натянуть резинку, и запустила самолёт. Она направила его в открытое окно, и он улетел.

– Смотри, что ты наделала, – закричал я, – мой самолёт пропал! – И я заплакал.

– Никуда он не пропал, твой самолёт, дубина, – сказала мне Луизетт. – Смотри, он упал в саду, надо только пойти и подобрать его.

Мы спустились в гостиную, и я спросил маму, можно ли нам выйти погулять в саду, и мама сказала, что на улице слишком холодно, но Луизетт проделала свой фокус с глазами и сказала, что ей очень хочется полюбоваться на красивые цветочки. Тогда моя мама назвала её прелестным цыплёночком и велела нам потеплее одеться, прежде чем выходить. Надо мне тоже научиться этому фокусу, похоже, классно срабатывает!

В саду я подобрал самолёт, с которым, к счастью, в самом деле ничего не случилось, а Луизетт спросила:

– Что будем делать?

– Да не знаю, – ответил я. – Ты же хотела посмотреть на цветы, вот и смотри, их тут полно.

Но Луизетт сказала, что ей плевать на мои цветы, смотреть не на что. Мне хотелось дать ей по носу, но я не решился, потому что окно, которое выходит в сад, это как раз окно гостиной, где сидели обе наши мамы.

– У меня здесь нет игрушек, только футбольный мяч – там, в гараже.

Луизетт сказала, что мяч – это как раз неплохая идея. Мы пошли за мячом, но мне было не по себе, потому что я боялся, что кто-нибудь из ребят увидит, что я играю с девчонкой.

– Встань между деревьями, – велела мне Луизетт, – и попробуй-ка поймать мяч.

Просто смешно было её слушать, эту Луизетт! Но тут она разбежалась – и как даст! Потрясающий удар! Поймать мяч я не смог, он полетел в окно гаража и выбил стекло.

Мамы выскочили из дома. Моя мама увидела, что случилось с окном гаража, и тут же всё поняла.

– Николя, – сказала она, – вместо того чтобы затевать всякие грубые игры, тебе бы следовало заниматься своими гостями, особенно когда они такие милые, как Луизетт!

Я посмотрел на Луизетт, но она ушла подальше в сад и нюхала там бегонии.

Вечером я остался без десерта, но это не важно, потому что Луизетт – просто классная девчонка, и, когда мы вырастем, мы с ней обязательно поженимся.

У неё потрясающий удар.

Репетиция для министра

Нам велели спуститься во двор, и директор пришёл с нами поговорить.

– Дорогие дети, – сказал он, – я очень рад сообщить, что в связи с визитом в наш город господина министра нам будет оказана честь принять его в нашей школе. Вам, конечно, известно, что господин министр – наш бывший ученик. Для вас он должен служить примером, примером того, как своим трудом можно достичь самых выдающихся высот. Я очень хочу, чтобы господину министру был оказан незабываемый приём, и надеюсь, что вы мне в этом поможете.

И директор отправил Клотера и Жоакима в угол, потому что они подрались.

Потом директор собрал учителей и воспитателей вокруг себя и рассказал, какие у него замечательные планы насчёт того, как принять министра. Для начала мы споём «Марсельезу», а потом трое малышей подойдут с цветами и преподнесут их министру. Действительно, у директора бывают замечательные идеи, и для министра будет приятным сюрпризом, если ему подарят цветы, он наверняка этого совершенно не ожидает. Наша учительница казалась немного обеспокоенной, не знаю почему. У меня вообще такое впечатление, что в последнее время наша учительница стала какой-то нервной.

Директор сказал, что мы немедленно начнём репетицию, и тут мы страшно обрадовались, потому что не надо было идти в класс. Мадемуазель Вандерблерг, которая ведёт у нас пение, стала репетировать с нами «Марсельезу». Кажется, у нас не очень получалось, хотя мы пели ужасно громко. Правда, немного опережали старших, потому что они ещё были на «дне нашей славы», а у нас уже во второй раз «развевался кровавый стяг» – у всех, кроме Руфюса, который не знает слов и пел просто «ля-ля-ля», и Альцеста, который вообще не пел, потому что как раз в это время ел круассан.

Мадемуазель Вандерблерг очень сильно размахивала руками, чтобы заставить нас замолчать, но, вместо того чтобы отругать старших за их медлительность, она стала ругать нас, хотя мы их обогнали и выиграли, и это было несправедливо. Может быть, мадемуазель Вандерблерг рассердилась на Руфюса, который пел с закрытыми глазами, поэтому не заметил, что нам велели остановиться, и всё ещё продолжал своё «ля-ля-ля».

Наша учительница поговорила с директором и с мадемуазель Вандерблерг, и после этого директор нам сказал, что петь будут одни старшие, а малыши – только делать вид. Мы попробовали, и всё отлично получилось, только гораздо тише, а директор сказал Альцесту, что не стоит строить такие гримасы, когда делаешь вид, что поёшь, и Альцест ему ответил, что вообще не делает вид, что поёт, потому что он жуёт, и директор тяжело вздохнул.

– Хорошо, – сказал директор, – после «Марсельезы» должны выйти трое малышей.

Он посмотрел на нас и выбрал Эда, Аньяна и меня.