Мамочка и смысл жизни.

Душою Эрнст был с Артемидой. Он точно знал, как она, должно быть, чувствовала себя. Однажды, пятнадцать лет назад, он назначил Мирне, своей давней подружке, свидание в одном из отелей Нью-Йорка. Они провели прекрасную ночь вместе, или так по крайней мере показалось Эрнсту. Утром он ушел на короткую встречу и вскоре вернулся с огромным букетом цветов. Но Мирна исчезла. Без следа. Собрала свои вещи и скрылась – ни записки, ни ответов на его звонки и письма. Никакого объяснения, никогда. Он был опустошен. Психотерапия полностью так и не смогла стереть ту боль, и даже сейчас, столько лет спустя, воспоминания продолжали жалить. Больше всего Эрнст ненавидел незнание. Бедная Артемида: она столько дала Халстону такое наслаждение, и в конце концов с ней так гнусно обошлись.

В течение нескольких последующих дней Эрнст от случая к случаю вспоминал о Халстоне, но жил с мыслью об Артемиде. В его фантазиях она стала богиней – прекрасной, дающей, лелеящей, но глубоко раненной. Артемида была женщиной, которую надо было уважать, ценить, гордиться ею: идея унизить такую женщину казалась ему бесчеловечной. Как ее, наверное, мучило непонимание того, что произошло! Сколько раз, должно быть, она пережила ту ночь, пытаясь понять, что она сказала, что она сделала такого, что могло оттолкнуть Халстона. Эрнст знал, что он был в состоянии помочь ей. Кроме Халстона, думал он, я единственный, кто знает правду о той ночи.

Эрнста всегда переполняли великие мысли о спасении страдающих девиц. Он замечал это за собой. И как было не заметить? Снова и снова его психоаналитик Олив Смит и его супервизор Маршал Страйдер ставили эго перед этим фактом. Фантазии спасения проявлялись как в его личных взаимоотношениях, где он часто игнорировал предупредительные сигналы очевидной несовместимости характеров, так и в психотерапии, в процессе которой его контрперенос иногда выходил из-под контроля и он становился излишне заинтересованным в излечении своих пациентов женского пола, которых окружал чрезмерной заботой.

Вообще, когда Эрнст обдумывал варианты спасения Артемиды, на ум пришли возражения его аналитика и супервизора. Эрнст выслушал и принял их критику – но только до определенного момента. Глубоко внутри он верил, что его чрезмерная забота делала его отличным терапевтом, отличным человеком. Безусловно, женщины нуждаются в спасении. Это была сложившаяся веками истина, стратегия сохранения вида, заложенная в генах. В каком ужасе он был, когда, занимаясь на курсе сравнительной анатомии, обнаружил, что кошка, которую он препарировал, была беременна и носила пятерых малюсеньких зародышей в своем чреве. Точно так же он ненавидел икру, которую получали, убивая и потроша беременных особей осетровых рыб. Но наиболее ужасающим фактом была нацистская политика истребления женщин, носящих «семя Сарры».

В результате Эрнст не оставлял попыток убедить Халстона исправить ошибку.

– Представь, что она могла чувствовать, – повторял он своему пациенту на последующих встречах. На что Халстон неизменно отвечал:

– Доктор, я ваш пациент, а не она.

Любые доводы, какими бы убедительными они ни были, не могли сдвинуть Халстона, который, казалось, чуть что, сразу уходил в себя и черствел. Однажды он даже упрекнул Эрнста за его мягкотелость.

– Зачем вы так романтизируете эту ночь? Это ее стиль жизни. Я не первый мужчина, к которому она обратилась, и скорее всего не последний. Я вас уверяю, Доктор, эта леди может о себе позаботиться.

Эрнста интересовало, заметил ли Халстон в его поведении недоброжелательность. Или скорее всего он почувствовал сильную увлеченность своего терапевта Артемидой и в ответ отказывался машинально от всех советов Эрнста. Так или иначе, Эрнст понял, что Халстон никогда не изменит своего отношения к Артемиде и что ему, Эрнсту, придется принять это. Странно, несмотря на свое перегруженное расписание, он не собирался оставлять этот случай. Это было похоже на моральное обязательство, и он начал думать об этом не как о бремени а как о своем предназначении. Странно также, что Эрнст, склонный к самоанализу, подвергающий любую свою прихоть, любое решение утомительному исследованию, никогда не задавался вопросом о своих мотивах Он осознавал тем не менее, что избранная им миссия не является ни общепринятой, ни этически правомерной, – какой бы другой терапевт взял на себя обязательство лично исправить ошибки своего пациента?

Несмотря на то что Эрнст осознавал необходимость быть деликатным и сохранять конфиденциальность, первые его вопросы были довольно неуклюжими:

– Халстон, давай в последний раз обсудим твою встречу с Артемидой и тип отношений, возникших между вами.

– Еще раз? Как я уже сказал, я сидел в кафе…

– Нет, постарайся рассказать эту сцену ярко и точно. Опиши кафе. Который был час? Где это кафе находится?

– Это было в Милл Вэли, около восьми утра, в одном из этих калифорнийских новшеств – сочетание книжного магазина и кафе.

– Название? – настаивал Эрнст, когда Халстон замолчал. – Опиши все, что касается вашей встречи.