Маньчжурские стрелки

Завершить свою мысль фон Бергер не успел, поскольку в их разговор ворвались голоса русских, доносившихся со стороны развалин. Все трое, по знаку Курбатова, замерли, затем, стараясь не шуметь, двинулись в направлении красных.

– Может, все-таки уломаем командира, чтобы заночевать разрешил на этом холме? – прокуренно басил один из окопников.

– Дык ня пазволит же! Яму, кабы паскарей да фронта, – отвечал второй на странном, не известном Курбатову то ли русском, то ли украинском диалекте.

– Эй, фронтовики-ружейники! – не стал терять инициативы подполковник, решительно выходя из зарослей. – Вы что это к хоромам нашим прицениваетесь? Запрашивать будем дорого.

Увидев перед собой громилу-капитана, с автоматом на груди и заткнутыми за пояс немецкими гранатами с длинными деревянными рукоятками, солдаты-квартирьеры растерянно развели руками.

– Дык приказано подыскать якое гняздечко варонье.

– Ты на каком это языке изъясняешься, солдат? – поморщился фон Тирбах. – Вы что здесь вообще одичали, языка русского не знаете?

– Так ведь «бульбаш» он, – рассмеялся ефрейтор, такой же дистрофично-мелкий и приземистый, как и «бульбаш».

– Кто-кто?! – не понял Курбатов.

– Ну, белорус, ежели по-правильному.

– Ах, ты ж гнида! – неожиданно рявкнул «капитан». – Ты что ж это белоруса «бульбашом» называешь? Национальную рознь сеешь, так следует понимать?! В леса мордовские захотел?!

– Да это ж я так… – явно запаниковал ефрейтор. – Это ж промежду нас, солдат, шутка-подковырка такая.

Не только красноармейцы, но и сами диверсанты не успели опомниться, как Курбатов ухватил ефрейтора за тонкую шею, оторвал его тельце от земли и, уже в воздухе, крутанул голову так, словно пытался отвинтить ее.

Понимая, что растерянности защищенного таким образом «бульбаша» хватит ненадолго, поручик бросился к Курбатову, вроде бы для того, чтобы унять капитана. Но, оказавшись между ним и красным, изо всей своей люти полоснул белоруса ребром ладони по глотке. А затем, не давая опомниться, свалил мощным ударом в переносицу. Еще через минуту добитый ударом кинжала белорус успокоился рядом с задушенным на весу ефрейтором.

– Жаль, что оба мелковаты, – выразил сожаление Курбатов. – А то ведь мундиры наши явно поистрепались. Не то что в гости к союзникам, а даже в плен в таком виде сдаваться – и то срамно.

– Вот в этом я с вами согласен, – молвил фон Тирбах.

– Интересно, каким образом вы уже завтра собираетесь добывать мундиры офицеров вермахта? – холодно пошутил фон Бергер.

– Не сомневайтесь, – ответил Курбатов, – точно таким же.

– Ну, теперь-то уж нам и в самом деле нельзя оставаться здесь, – вмешался поручик фон Тирбах. – Через полчаса сюда нагрянут солдаты, которых направят на поиски убиенных нами.

– Сидя на этой курганной горе, всей красной орды не передушим, это точно, – брезгливо потер руки о штанины князь Курбатов. – Все, господа, к фронту. Боюсь, правда, что переходить передовую придется по трупам и русских, и – вы уж простите, фон Бергер, немцев. Но ничего не поделаешь, рейд на Берлин пока что никто не отменял.

28

Под вечер Курбатов со своими спутниками вышел к тылам какой-то пехотной дивизии красноармейцев, которая стояла во втором эшелоне и, как явствовало из разговоров, завтра должна была выдвигаться на передовую.

Пользуясь обозной суетой, диверсанты довольно нагло бродили между полевыми кухнями и расположившимися в небольшой полусожженной деревушке штабами; кокетничали с двумя медсестричками – плохо владевший русским гауптман фон Бергер хранил при этом целомудренное молчание; пытались разжиться продуктами у заблудившегося с подводой американских консервов старшины.

– Вы что, подполковник, в самом деле, решили влиться в ряды этих храбрецов? – поинтересовался фон Тирбах, когда они вырвались наконец из пехотной гущи и оказались в расположении приданного дивизии танкового батальона.

– Если не представится никакого иного случая. Однако предпочел бы идти на передовую в одной из этих бронемашин, – кивнул в сторону запыленных танков.

– «Тридцатьчетверки», – как можно тише уточнил гауптман, чтобы кто-либо случайно не расслышал его немецкого. – Лучшие машины русских. – Но, вспомнив, что рядом с ним тоже русские, уточнил: советских то есть. – А заодно перешел на русский язык, которым в последнее время, по просьбе поручика фон Тирбаха, почти не пользовался. Ничего не поделаешь, барон решил основательно попрактиковаться в языке, который вот-вот должен был стать языком его родины.

– Смогли бы повести один из них?

– Садился однажды на место водителя. Но это было еще в начале сорок третьего.

– Так вы всего лишь покрасовались на месте водителя или все же имели удовольствие водить эту машину? Поймите, вопрос принципиальный.

– Танк попался трофейный, подбитый, поэтому водить его было невозможно. Но я успел присмотреться, разобраться, что к чему. Принцип вождения у всех танков мира одинаковый, разница лишь в толщине брони, в мощи орудия и мощности двигателя, в весе и конечно же в маневренности. А что вы, собственно, надумали, господин подполковник?