Мандала жизни. Сборник рассказов

С тех пор, как высокий человек кормил уток прошло почти двадцать лет и утки стали наглее. Высокого человека давно не было, но в доме каждое лето собирались его потомки. Утки знали, что люди, спускаясь к воде не оставят их без хлеба и наверх особенно не ходили.

В этот раз все оказалось иначе и утки сами устремились к людям в поисках легкого пропитания. Они шли, поднимаясь все выше и выше, и когда уже почти поравнялись с домом, на диване внутри потянулась кошка.

Кошка проснулась и будто что-то учуяв, заволновалась. Глядя на нее ни один наблюдатель не обнаружил бы кошкино состояние; ни один мускул не выдал бы ее, если бы не хвост. Хвост кошки – это барометр настроения.

Плюшин хвост ходил ходуном. Кошка нервно постукивала кончиком хвоста по дивану. Казалось, какой-то древний дух разбудил в ней дремавший охотничий инстинкт, и абсолютно домашнее животное на глазах превратилось в дикого зверя. Надо сказать, что Плюша питала особую страсть к птицам, и частенько пристально наблюдала за мелкими пташками из окна городской квартиры или подкарауливала их во дворе деревенского дома. Наблюдения за птицами неизменно сопровождались дрожанием челюсти и постукиванием зубами.

В какой-то момент, как раз когда утки вплотную подошли к дому, кошка, почуяв птичий дух, спрыгнула и выскочила на улицу. Началась охота! Утки были совсем близко, но кошачий инстинкт несуетлив и осторожен. Кошка медленно подкралась к цветочной клумбе, которая обеспечивала ей надежную защиту. Утки какое-то время ходили у дома, ничего не подозревая.

Кошка, крадучись сменила дислокацию, укрывшись за синей бочкой с водой. Теперь она была совсем близко к своей добыче. Выбрав в качестве объекта трех жирных уток, она пристально за ними наблюдала. Все ее существо превратилось во взор и слух древнего охотника. В этот момент кошка походила на изваяние с горящими немигающими глазами. Это была уже не домашняя Плюша, а Сфинкс.

Но и у уток был свой инстинкт. В какой-то момент трое из них вспорхнули, сделав полукруг над садовыми кустарниками, приземлились у озера, а четыре из «стаи» устремились ниже к огороду.

Добыча улетела, но оставались еще четыре. Сфинкс, вышла из оцепенения, переступив с лапы на лапу. Спина ожила и по холмам шерсти, под которыми угадывались лопатки, пробежала медленная волна. Недолго она еще смотрела на тех троих, которых упустила, гулявших по берегу, но затем вновь собралась и устремила желто-зеленые хищные глаза на четверых беспечных уток.

Немного терпения и, рывок, – кошка рванулась ближе, надеясь укрыться за садовыми качелями. Еще бы чуть-чуть и следующий бросок стал бы кульминационным. Но качели оказались ненадежным укрытием, т. к. накрывали лишь сверху, образуя сплошной просвет. Кошка словно на арене оказалась прямо перед утками. Утки вспорхнули, оставив на кошачьей морде неприкрытое разочарование. Долго она еще водила головой из стороны в сторону, а левая лапа так и застыла в воздухе, будто зафиксировав несостоявшееся мышечное движение.

А за кошкой наблюдал человек – женщина средних лет. Это была внучка высокого человека, который построил когда-то дом на берегу озера.

Женщина смотрела на кошку, уток, знакомый с детства двор, забавлялась происходящим и размышляла о природе хищника.

Что же так привлекает кошку – добыча или охота?....

Живешь себе, живешь…

Где-то летаешь, летаешь и вот! – Родился.

Родился, ешь, орешь, ходишь под себя и все время чего-то хочешь. В общем, живешь себе, живешь.

Вот почти перестал орать. Засмеялся, пошел, заорал «Дай!», сжимая кулачки, схватил, побежал. Думаешь, что это, то, что схватил, и есть то, что надо.

Разочаровался, бросил, опять заорал, снова побежал.

В общем, живешь себе, живешь.

Потом садик, а там какой-то лысый тебе лопаткой по голове! Опять орешь. Опять надо. То ли лопатку, то ли врезать лысому.

Перестал орать, бросил и лопатку и лысого, забыл.

Захотел понять.

Зимой захотел понять, что будет, если губой припасть к железной качели. Припал, прилип, оторвал и снова орешь! Летом захотел в стеклянку песка. Насыпал, сидишь в песочнице – крышку закручиваешь. Блиииин! Песком по стеклу, но терпишь. Морщишься, терпишь, скрипишь. В общем, живешь себе, живешь!

Школа. А там бабах! Портфелем по голове, тебе. И ты бабах, чем придется уже волосатого. Опять орешь.

Учительница тебе два в дневник. Домой приходишь и опять бабах, но уже не по голове. По самому мягкому. Стоишь в углу, ревешь. Живешь, в общем.

Выпускной. Пьешь что-то в туалете, танцуешь, плохо, но танцуешь! В общем, – живешь!

Институт. Живеееешь! Пьешь не только в туалете.

Экзамен не сдал, – пьешь, сдал экзамен – тоже пьешь. Влюбился – пьешь! Разлюбил – пьешь! Разлюбили – пьешь еще больше. Уже не орешь, но также чего-то хочешь и пьешь.

Выпустился. Напился, лежишь.

Встал. Пошел на работу.

После работы пришел. Скучно. Выпил или заболел. Хандрой заболел.

Теперь вы вместе – ты и хандра.

В школе думал «На Ленке женюсь!». А теперь в обнимку с хандрой.

Пришел. Средний возраст пришел. Ленки нет, работы нет, выпить нет и не с кем. Может с Ленкой? Ленка замужем и не пьет.