Мандарины

— Голос все такой же красивый, — прошептала Анна. — Я уверена, появись она снова на публике, ее ждет успех.

— Вы думаете? А не поздно ли? — спросил Анри.

— Отчего же? Если взять несколько уроков... — Анна в нерешительности взглянула на Анри: — Мне кажется, для нее это благо. Вам следовало бы вдохновить ее.

— Возможно, — согласился он.

Анри смотрел на Поль, с улыбкой внимавшую восторженным комплиментам Клоди де Бельзонс. Разумеется, ее жизнь переменилась бы; праздность не идет ей на пользу. «А для меня это все упростило бы!» — сказал он себе. Почему бы и нет, в конце-то концов? Этим вечером все казалось возможным. Поль прославится, карьера увлечет ее, он будет свободен, станет разъезжать повсюду, то тут, то там ему будет встречаться любовь, радостная и недолгая. Почему бы нет? Он с улыбкой подошел к Надин, которая, стоя у печки, с хмурым видом жевала жевательную резинку.

— Отчего вы не танцуете? Она пожала плечами:

— С кем?

— Со мной, если хотите.

Она была некрасивой, чересчур уж похожей на своего отца, и было как-то неловко видеть это угрюмое лицо над девичьим телом; глаза голубые, как у Анны, но до того холодные, что казались одновременно и видавшими виды, и детскими; меж тем под шерстяным платьем талия была более гибкой и груди более определенными, чем думал Анри.

— Мы в первый раз танцуем вместе, — сказал он.

— Да. Вы хорошо танцуете, — добавила она.

— Вас это удивляет?

— Пожалуй. Никто из этих сопляков не умеет танцевать.

— У них не было случая научиться.

— Знаю, — сказала она. — У них ни для чего не было случая.

Он улыбнулся ей; даже некрасивая молодая женщина всегда остается женщиной; ему нравился строгий запах ее туалетной воды, свежего белья. Танцевала она плохо, да это и не важно, ведь были вокруг эти молодые голоса, и этот смех, зов джазовой трубы, вкус пунша, в глубине зеркал эти елки, расцвеченные язычками пламени, чистое темное небо за занавесками. Дюбрей как раз показывал фокус: резал на куски газету и одним движением руки собирал ее; Ламбер и Венсан сражались на дуэли пустыми бутылками, Анна и Лашом пели что-то из оперы; по земле и над землей кружили поезда, самолеты, корабли и можно было сесть на них.

— Вы неплохо танцуете, — любезно сказал Анри.

— Я танцую как корова; но мне плевать: не люблю танцевать. — Она подозрительно взглянула на него: — Пижончики, джаз, погребки, где разит табаком и потом, вам это нравится?

— Иногда. А что нравится вам? — спросил он.

— Ничего.

Она ответила с такой яростью в голосе, что он взглянул на нее с любопытством; он задавался вопросом, что толкало ее в такое множество объятий: разочарование или удовольствие? Быть может, волнение смягчало суровые черты ее лица. Как это выглядит: голова Дюбрея на подушке?

— Подумать только, вы едете в Португалию, вам здорово повезло, — с обидой сказала она.

— Путешествовать скоро станет опять легко, — заметил он.

— Скоро! Вы хотите сказать — через год, через два! Как вы изловчились?

— Службы французской пропаганды попросили меня прочитать лекции.

— Ну конечно, — прошептала она, — меня-то никто не попросит читать лекции. И много их у вас будет?

— Пять или шесть.

— И можно разгуливать целый месяц!

— Нужны же старым людям какие-то компенсации, — весело сказал он.

— А молодым не полагаются? — спросила Надин и тяжело вздохнула: — Если бы, по крайней мере, хоть что-то происходило.

— Что именно?

— Сколько времени длится эта так называемая революция, а ничего и с места не сдвинулось.

— В августе немного все-таки сдвинулось, — заметил Анри.

— В августе уверяли, будто все переменится, а все остается как было: те, кто больше всех работает, ест меньше всех, и все вокруг продолжают считать, что так и надо.

— Никто здесь не считает, что так и надо, — возразил Анри.

— Но всех это устраивает, — сердито продолжала Надин. — Довольно и того, что приходится тратить свое время на работу, а если при этом еще и не есть досыта — я предпочла бы стать гангстером.

— Совершенно согласен, мы все с этим согласны, — сказал Анри. — Но подождите немного, не следует торопиться.

— Вы думаете, — прервала его Надин, — дома мне не объясняли на все лады, что надо подождать; но я не доверяю словам. — Она пожала плечами. — По-настоящему никто ничего не пытается сделать.

— А вы? — с улыбкой спросил Анри. — Вы сами пытаетесь?

— Я? У меня не тот возраст, — сказала Надин, — я не в счет. Анри откровенно рассмеялся.

— Не отчаивайтесь, нужный возраст придет, и очень быстро!

— Быстро! Чтобы прошел год, нужно триста шестьдесят пять дней! — сказала Надин. Опустив голову, она с минуту молча что-то обдумывала, потом внезапно подняла глаза: — Возьмите меня с собой.

— Куда? — удивился Анри.

— В Португалию. Он улыбнулся.

— Мне кажется, это не очень возможно.

— Достаточно, чтобы это было хоть чуточку возможно. — Он не ответил, и она настойчиво спросила: — Почему это невозможно?

— Прежде всего, мне не дадут два командировочных предписания.

— Да будет вам! Вы со всеми знакомы. Скажите, что я ваша секретарша. — Губы Надин смеялись, но горящие глаза были серьезны. И он серьезно ответил:

— Если бы я взял кого-то, то, конечно, Поль.