Мандарины

— Согласна, и это забавно. Когда я чувствую, что ему хочется услышать от меня что-то определенное, я тотчас говорю прямо противоположное. Тебе это непонятно?

— Почему же?

Я прекрасно все понимала; мне было знакомо такого рода сопротивление у Надин.

— Ему всегда хочется получить на что-то разрешение: надо самому решаться, и все тут.

— Но ты могла бы быть чуточку сговорчивее, — возразила я. — Ты никогда не делаешь никаких уступок, а надо бы уступить, если ему случается о чем-то тебя просить.

— О! Он просит больше, чем ты думаешь, — отвечала она, раздраженно пожав плечами. — Прежде всего он каждый вечер требует, чтобы я спала с ним: меня это изматывает.

— Ты можешь отказаться.

— Ты не понимаешь: если я откажу, это целая драма. — И она сердито добавила: — К тому же, если бы я не принимала меры, он каждый раз делал бы мне ребенка. — Она украдкой взглянула на меня, прекрасно зная, что я терпеть не могу такого рода откровения.

— Научи его быть осторожным.

— Спасибо! Если это превратится в уроки практических упражнений, то-то будет весело! Уж лучше я сама о себе позабочусь. Но не так забавно каждый раз, как трахаешься, вставлять себе затычку. Тем более что я сломала зубную щетку.

— Зубную щетку?

— Тебе разве не показали в Америке? Одна американка из армейского корпуса подарила мне такую штуковину. О! Это замечательно, похоже на крохотную шляпу-котелок, но чтобы поставить ее себе как следует, нужно некое стеклянное приспособление, я называю его зубной щеткой; так вот я ее сломала. — Надин лукаво смотрит на меня: — Я тебя шокирую, да?

Я пожала плечами.

— Не понимаю, почему ты упорно стремишься заниматься любовью, если для тебя это такая тяжелая обязанность.

— А как, ты думаешь, я могу завязать с кем-то отношения, если не буду трахаться? Женщины наводят на меня тоску, мне интересно только с парнями; но если я хочу встречаться с ними, приходится с ними спать, у меня нет выбора. Вот только есть такие, кто делает это более или менее часто, более или менее долго. Ламбер же — все время, и этому нет конца. — Она засмеялась. — Думаю, как только он им не пользуется, ему начинает казаться, будто его и вовсе нет!

Один из парадоксов Надин заключается в том, что ей довелось узнать не одну постель, не моргнув глазом, она говорит грубые непристойности, а между тем в отношении своей сексуальной жизни отличается крайней обидчивостью. Когда Ламбер позволял себе, а делал он это нередко, намекнуть на их близкие отношения, она вся ощетинивалась.

— Есть одна вещь, в которой ты, похоже, не отдаешь себе отчета, — сказала я. — Дело в том, что Ламбер любит тебя.

Она пожала плечами.

— Ты никак не хочешь понять, — рассудительно заметила она. — В своей жизни Ламбер любил только одну женщину — Розу. А после искал утешения и подобрал первую попавшуюся девушку — меня; но сначала у него не было даже желания спать со мной. Только когда он узнал, что Анри это делал, у него возникли такие мысли; я ведь совсем не в его вкусе. Иметь при себе женщину ему кажется более мужественным, чем бегать по шлюхам, и к тому же гораздо удобнее. Так что дело не во мне, я не в счет.

Она обладала даром так ловко мешать правду с ложью, что я была сражена тем, какое усилие от меня требовалось, чтобы опровергнуть ее слова, и потому едва слышно сказала:

— Ты все путаешь.

— Нет. Я знаю, что говорю, — ответила она.

Дело кончилось тем, что Надин надела чистое платье и они отправились в Париж, но вернулись еще угрюмее, чем когда бы то ни было. И вскоре разразилась новая сцена. В то утро я как раз работала в саду, грозовое небо давило на меня, прижимая к земле. Ламбер читал рядом со мной, Надин вязала. «По сути, — сказала она мне накануне, — каникулы страшно утомительны, каждый день надо придумывать себе занятие». Она явно скучала; с минуту она не сводила глаз с затылка Ламбера, словно силой взгляда пыталась заставить его повернуть голову, потом не выдержала.

— Ты еще не кончил Шпенглера?^{105}

— Нет.

— Когда кончишь, дашь мне.

— Ладно.

Надин не могла видеть в чьих-то руках книгу, чтобы не потребовать ее; она уносила ее к себе в комнату, и стопка произведений, населявших ее будущее, бесполезно росла; на самом деле читала она очень медленно, с какой-то неприязнью, и через несколько страниц уставала.

— Говорят, это в высшей степени глупо! На этот раз Ламбер поднял голову:

— Кто тебе это сказал? Твои дружки коммунисты?

— Всем известно, что Шпенглер дурак, — уверенно заявила она. И, растянувшись на земле, проворчала: — Ты бы лучше прокатил меня на мотоцикле.

— О! Мне совсем не хочется, — сухо ответил Ламбер.

— Могли бы пообедать в Мениле и погуляли бы в лесу.

— И попали бы под дождь: посмотри на небо.

— Дождя не будет. Скажи уж лучше, что не желаешь поехать прогуляться со мной.

— Да, мне не хочется гулять, я только что сказал тебе это, — нетерпеливо ответил он.

Надин поднялась.

— Ну что ж, а мне не хочется торчать весь день на этой капустной грядке. Я возьму мотоцикл и прогуляюсь без тебя. Дай мне ключ от противоугонного устройства.

— Ты с ума сошла, ты же не умеешь водить мотоцикл.