Мандолина капитана Корелли

Пелагия скептически скривилась, собираясь нетерпеливо отвергнуть его голословные утверждения о ее красоте, но в этот момент заметила, что нос у капитана – не совсем прямой.

– Что это? – спросил капитан, показывая на орла. – В смысле, как это делается?

– Вот это филь-тире, – провела пальцем Пелагия, – а вот это – фестон.

Он оценил точеность ее пальчика и запах розмарина от ее волос, но покачал головой:

– Понятней не стало. Вы не продадите мне его? Сколько вы за него хотите?

– Он не продается, – ответила она.

– Ну пожалуйста, кирья Пелагия! Я заплачу чем захотите – драхмами, лирами, консервированной ветчиной, оливками в банках, табаком. Назовите цену. У меня есть несколько английских золотых соверенов.

Пелагия покачала головой; у нее было мало оснований не продавать жилет, но от слов капитана ее охватила гордость и захотелось оставить жилет у себя. А кроме того, продавать ему – как-то совершенно неправильно.

– Мне очень жаль, – сказал капитан, – кстати, сколько вы хотите за комнату?

– За комнату? – ошарашенно переспросила Пелагия.

– Не думаете же вы, что я собираюсь жить здесь даром? – Он полез в карман и достал большую палку салями. – Я подумал: может, вы захотите получить из офицерского пайка вот это. Я уже дал кусочек «кошке» и надеюсь, что теперь мы подружились.

– Вы превратили Кискису и Лемони в коллаборационистов, – сухо заметила Пелагия. – А насчет платы лучше спросите у отца.

Неделей позже исправленный и снабженный комплектом новых колес джип, эффектно стреляя двигателем, поднимался по крутым поворотам дороги на Кастро. За рулем сидел молоденький младший бомбардир, певший тенором в оперном кружке Корелли и ожидавший окончания войны, чтобы жениться на своей детской любви в Палермо.

К тому времени Мандрас уже находился в самом сердце Пелопоннеса, плодя вдов и восстанавливая свои мечты о Пелагии.

27. Рассуждение о мандолинах и концерт

Доктор проснулся как обычно и отбыл в кофейню, не разбудив Пелагию: взглянул на нее, свернувшуюся под одеялами на кухонном полу, и у него не хватило духу ее беспокоить. Это оскорбило его врожденное чувство приличия, требующее подниматься точно в определенное время, но, с другой стороны, она для него многое делала и борьба с тяготами войны ее уже изнурила. Кроме того, дочь выглядела такой очаровательной с разметавшимися по валику изголовья волосами, натянутым до самых глаз одеялом – так, что наружу торчало лишь маленькое ушко. Доктор постоял над ней, баюкая в груди отцовские чувства, и не смог удержаться: наклонился и внимательно осмотрел ухо на предмет проверки чистоты; только крохотная чешуйка кожи повисла на пушке, покрывавшем ушную раковину в отверстии слухового канала, но в целом оно производило впечатление абсолютно здорового. Доктор улыбнулся, глядя на Пелагию сверху, и ему стало горько при мысли, что когда-нибудь она постареет, согнется, покроется морщинами и милая красота увянет и облетит, как сухие листья, так что никто и не догадается, что она когда-то существовала. Как драгоценно недолговечное… Он опустился на колени и поцеловал дочь в щеку. Потом печально отправился в кофейню: настроение странно сочеталось со спокойствием безоблачного утра.

Капитан, разбуженный острым приступом геморроя, вышел в кухню, увидел крепко спящую Пелагию и в нерешительности остановился. Ему хотелось сварить чашечку кофе и чего-нибудь перекусить, но спящая девушка была настолько привлекательна, что он чувствовал: разбудить ее стуком посуды – как осквернить святого. К тому же не хотелось приводить ее в замешательство: она оказалась бы перед ним в одной ночной рубашке, а кроме того, ужасно напоминать о постыдном выдворении полноправного владельца из его собственной постели. Он посмотрел на нее сверху и испытал желание свернуться рядышком – что может быть естественнее? – но вместо этого вернулся к себе в комнату и вынул из футляра Антонию. Он начал упражнения для левой руки, чуть слышно извлекая ноты без плектра, только постукивая по струнам и отдергивая от них пальцы. Устав, взял плектр и прижал край ладони к кобылке, чтобы, заглушая струны, играть «под сурдинку». Звучание получалось очень похожим на скрипку, когда на ней играют «пиццикато»; полностью сосредоточившись, он приготовился сыграть очень трудный и быстрый кусочек из Паганини, целиком состоявший из этого приема.

В прозрачное забытье Пелагии на полпути между сном и пробуждением проник отдаленный ритм музыки. Ей виделся день накануне, когда капитан наяву прибыл к дому верхом на серой лошади, позаимствованной у одного из солдат, что ежевечерне выезжали на комендантский патруль. Капризная скотина была обучена делать караколь, и ее владелец пристрастился производить впечатление на девушек, заставляя животное выполнять этот симпатичный фокус, как только какая-нибудь появлялась на горизонте.