Манекен (сборник)

– Изольда. – Я принялась поднимать манекен. – Она чудная! Она прекрасная! Это будет моя самая любимая кукла! – тарахтела я без пауз.

Не вставая с пола, мама отползла к дивану и прислонилась к нему спиной. Мама по-прежнему смотрела с ужасом и выглядела очумело. А я, нежно обнимая Изольду за талию, восторженно расписывала, как счастлива иметь такую большую прекрасную куклу. Маму мои восторги нисколько не тронули.

– Я чуть не умерла, – бормотала мама. – У меня сердце едва не разорвалось. Какой страх! Какая мерзость! Немедленно выкини эту гадость! – Голос у мамы крепчал и повышался. – Чтобы духу этой пакости в нашем доме не было!

Потирая ушибленную спину, мама вставала и требовала, требовала немедленно выкинуть Изольду.

– Почему на ней моя блузка? Кто тебе позволил надевать мои вещи на эту помойную дрянь?

Мама имела обыкновение ругать меня с помощью риторических вопросов: «Как тебе пришло в голову отдать цыганке-попрошайке все деньги?», «Зачем вы пьяному дяде Мише завязали на голове бантик?», «Почему ты убежала со двора и неизвестно где пропадала до вечера?», «Как тебе не стыдно воровать яблоки в чужом саду?». Ответов на эти вопросы не существует, только неискреннее обещание: «Больше не буду!»

Мама была непреклонна: Изольду вон, и точка! Я плакала, умоляла, даже бухнулась на колени и молитвенно сложила руки:

– Заклинаю тебя моей жизнью!

Это я видела в каком-то фильме. Там девушка просила отца не отдавать ее замуж за корявого старика, позволить с любимым, молодым и красивым соединиться. Сцена мне запомнилась из-за непонятности страстей. Чего девушка на коленях стоит и плачет? Сбежала бы из дома со своим парнем, и дело с концом. У нас во дворе две девушки сбежали – одна с солдатом, другая с заезжим циркачом. Но, оказывается, в жизни бывают ситуации, когда и на колени встанешь, и лоб в мольбах разобьешь. Расставание с Изольдой для меня было равносильно крушению надежд, планов, восхитительных игр, возможности возвыситься над подругами, наконец.

Коленопреклонение на маму не произвело впечатления.

Она поморщилась:

– Что это еще за спектакль?

От мольбы я перешла к торгу: готова выкинуть все свои игрушки, только Изольда пусть останется, я буду каждый день мыть посуду, пол, стирать белье и честно чистить зубы. Потом пошли в ход угрозы: не стану есть, пить, умру от голода и не буду никогда-никогда с тобой разговаривать.

– В такой последовательности? – спросила мама. – Сначала умрешь, потом не будешь разговаривать?

Отчаяние мое было непередаваемо велико. Но единственное, что мне удалось выторговать, – Изольда остается в квартире до завтрашнего дня. Это был шанс, потому что был еще папа-защитник. Он не чаял во мне души, потакал капризам, смеялся над шалостями и стоял на линии огня между мной и мамой, за папиной спиной я всегда могла спрятаться и уговорить его, главного судью, на смягчение приговора мамы-прокурора. Не неделю сидеть дома, а два дня. В кино не пойдешь, а телевизор смотреть можно.

Папа работал мастером на шахте, с утра до глубокой ночи пропадал на работе, в выходные отсыпался, видел меня урывками и справедливо считал, что наше недолгое общение не должно омрачаться разбором моих полетов, совершенных много часов назад. Когда он приходил домой в урочное время, я мчалась, висла ему на шею, обнимала крепко-крепко.

Я любила его искренне, но к этой любви все-таки примешивалась корыстная мыслишка: сейчас папа подействует на маму, она смягчится. Мама таяла от обаяния и шуток папы. Ее глаза начинали по-доброму светиться, она качала головой как бы осуждающе, но уже счастливо улыбаясь.

Глядя на нас, слившихся в объятии, говорила:

– Мойте руки, садимся обедать.

На самом деле ей, наверное, хотелось сказать: «Как я вас люблю!»

Папа меня не выручил.

На шахте случилась авария, и он пришел домой за полночь. Прежде чем идти спать, он, как обычно, зашел в мою комнату – поправить одеяло, убрать с моего лба волосы и тихонько поцеловать. Но в ту ночь я, не в силах расстаться с Изольдой, взяла ее в свою постель, положила с краю, сама откатилась к стеночке.

Не включая света, папа вошел в детскую, склонился и облобызал манекен. Папа взревел как бешеный бизон. Соседи, наверное, повыскакивали из кроватей. Маме потребовались доли секунды, чтобы проснуться и совершить невероятный прыжок из одной комнаты в другую. Мама включила свет. Таким папу я еще не видела. Испуганным. Папы ничего не боятся и никогда не пугаются, на то они и папы. Но мой смотрел на Изольду с диким страхом.

– Кто это? – просипел папа.

Забегая вперед, скажу, что реакция на Изольду у мужчин и женщин была одинаково противоположной. Мужчины вопили как раненые звери и спрашивали: «Кто это?» Женщины не верещали в голос, как можно было бы ожидать, а обморочно ахали и приседали, колени у них подкашивались. Первым вопросом тетенек было: «Что это?» Исключением стала только тетя Зина, но о ней речь впереди.

К сожалению, Изольда, укрытая одеялом по шею, предстала перед папой не лучшей своей стороной – плешивым черепом и пустым глазом.