Читаем Маневры памяти (сборник) полностью

Почти вся западная сторона Замка, то есть выходящая на Садовую улицу, включая церковь, оставалась в это время еще чуть ли не в блокадной фазе своего состояния. В большей части этой стороны Замка центрального отопления тогда еще не было, и учебное помещение нашего взвода (или класса) в первую зиму (1954–55) помещалось именно здесь.[10] Тут была круглая, смахивающая на домашнюю, печка, истопить которую еще до начала занятий было обязанностью дежурного. Для доставки дров, как уверенно подтвердили через пятьдесят лет двое моих однокурсников, у нас была веревка. Так как оба стали впоследствии лауреатами, к их словам, вероятно, стоит отнестись с доверием, хотя откуда, из какого подвала мы тогда носили дрова – вот избирательность памяти! – не помнили даже они… Зато мы все трое, при этом с некоторым изумлением по поводу полного нашего равнодушия в те годы к самому этому факту, вспомнили другое – от тех покоев второго этажа, в которых за полтора века до нашего появления в Замке был убит Павел I, нас в том учебном году отделял только потолок.

IX

А теперь опять к нашему пребыванию в Замке, но уже на третьем курсе. Наши окна теперь не на Садовую, а на Фонтанку. И, словно это было вчера, передо мной огромный чистый лист ватманской бумаги, приколотый к чертежной доске.

Лист этот совершенно новый, свежий, но для того, чтобы он стал пригодным для чертежа, его еще предстоит готовить. Потому что, оказывается, он хоть и плоский, но все же не безупречно. Эти неровности не назовешь пузырями, они едва ощутимы, но каждый миллиметр неточности здесь – это начало набегающих ошибок, которые, как нам внушили, подстерегают везде – от определения степени выгнутости шпангоута до брака в обрезке листа обшивки. И так далее, для всех без исключения элементов корпусного набора… А при переводе в металл ошибки эти будут лишь нарастать. И во столько раз, во сколько реальный элемент крупнее, чем изображенный на чертеже. А потому в чем главная задача чертежа?

А тут вдоль Фонтанки гуляет народ. И девушки. Как совершенно отдельная часть народа.

Наш класс с чертежными досками был на первом этаже, над землей очень высоком (в Замке есть еще и цокольный этаж), и окна наши были самыми северными из выходящих на Фонтанку, если для окон может быть употреблен такой ориентир. Из этих окон сегодня было бы удобней всего наблюдать за спинами тех, кто свешивается через гранит парапета на разветвлении Фонтанки и Мойки, чтобы увидеть в нескольких метрах под собой бронзовую птичку – «Чижика-пыжика».

Но в те годы птички этой еще не было. Зато были исправно гуляющие вдоль Фонтанки уже упомянутые девушки, и Замок со стороны Фонтанки еще не был обнесен той нынешней метровой оградкой, которая хоть и легко преодолима, но, как всякая ограда, дает тебе варианты ответа на еще не заданный даже вопрос.

И опять туда, на шестьдесят лет назад… К чертежной доске приколот твой рабочий лист, и хотя он уже и не первый, но первый из тех, который ты по-настоящему, то есть профессионально, готовишь. И перво-наперво ты должен уметь упредить возможный сбой точности, исходящий от особенностей самой ватманской бумаги… Хотя опять эта Фонтанка и опять девушки, а если посмотреть из окна влево, то уже одевшийся зеленью Летний сад, и прямо чуть не под окнами весенний стук весел, особенно гулкий под мостами. Этих наших мостов два – один большой через Фонтанку, другой поменьше и под прямым углом к первому. Он – через Мойку, которая, собственно, под этим мостом от Фонтанки и рождается. Оба видны из окон нашего класса, как на ладони.

Гулять-гулять… Скоро экзамены, экзамены… Чертеж-чертеж…

Способ приведения чертежного листа в готовность на редкость прост. Уже приколотый к доске лист надо просто опрыскать водой, да так, чтобы он промок весь и целиком. Целиком! И насквозь! Но он такой белоснежный! Что-то боязно… Должно быть, мы оглядывались друг на друга. Но кое у кого листы на их досках уже не блистали недавней белизной. А вода в бачке, заготовленная дежурными, и довольно чистый стакан стояли на подоконнике… Вас никогда не тянуло испробовать себя в качестве пульверизатора? От воды лист сначала пошел серыми пятнами, но уже вскоре потемнел целиком. Теперь надо было ждать до следующего дня. И наверняка даже засыпая (спальные кубрики нашего курса были под самой крышей той стороны Замка, что глядит на Фонтанку), я думал о сохнущем ватмане моего первого кораблестроительного чертежа.

X

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука