Манфред

А она — ничего, женщина с головой. Последнее время Лёхлер и так всю работу свалил на неё. Даже не придётся вводить в курс".

Успокоившись на этот счёт, Хайнеман предложил отпраздновать Кларе будущее назначение. После выпитого вина, как-то оттаял, стал жаловаться на проблемы с партизанскими бандами. Он быстро хмелел. Доверительно сообщил, чуть склонившись над Кларой:

— Эти твари обнаглели, чуть не пострадал сам Гебитскомиссар Кривого Рога. Вы должны быть осторожны. Хотите под мою защиту? Я найду, чем вас … занять.

— Нет, благодарю вас, здесь пока спокойно, никаких нападений, я давно знаю этот город.

— А листовки? — Хайнеман зло прищурился, — говорят, после ликвидации подпольщиков в Днепропетровске, уцелевшие прячутся здесь, — он постучал пальцем по столу, — спокойствие обманчиво, фрау Таблер!

***

декабрь 1942

Бланки

Для легализации спасенных из плена подходили разные виды документов: справки, бланки аусвайсов немецкого образца, временные удостоверения оккупационных властей, выданные ортс-комендатурой.

Даже несколько украденных бланков могли навлечь на Клару подозрения, при этом несколько штук не решали проблемы. Подделать их было сложно — специальная бумага, тиснение, печати. А вот сделать копии справок уже было реально. На эту мысль Клару навела справка, которую ей предъявил некий Фролов, направленный от Биржи труда. Из лагеря его вытащили с помощью "свежеобретённых родственников" за отрез сукна и часы. Очевидно, кто-то из приютившей его семьи трудился в усадьбе Циммермана или в оранжереях и смог оформить такую справку:

"Фролов Павел, освобожден из фильтрационного лагеря и направляется на работу по месту жительства".

Самое удивительное, что этот документ был заверен печатью и подписью самого Гебитскомиссара. Узнать подробности у Павла не удалось, очевидно "родственник" понимал, что снова выпросить такую справку не удастся и просил Фролова "не трепаться". Настаивать было рискованно.

Клара выдала новичку удостоверение дорожной жандармерии, а справку оставила в личном деле. Пётр Онуфриевич изучил справку и решил, что попробовать изготовить такую же можно. Подпольщики из типографии сделают клише, специалист по печатям у них уже был, а подписи, как ни удивительно, превосходно умел подделывать сам майор. Помогло знание немецкой грамматики и четкая каллиграфия автографа Циммермана. Пётр даже пошутил по этому поводу:

— Наверняка Циммерман был старательным учеником в детстве, — и мрачно добавил, — жаль, что маленьким не умер.

Таких справок сделали несколько десятков. Больше было опасно — город тесен. Ими снабжали "умерших" и выкупленных "родственниками". Но этого было явно мало. Из-за тотального обнищания непросто было находить людей, готовых принять у себя бедолаг из лагеря. В окрестных деревнях было легче прокормиться и спрятаться, тем более, что мужчины не собирались сидеть иждивенцами. Оклемавшись от истощения, занимались крестьянским трудом, заменяли ушедших на фронт, устраивались через Биржу труда в мастерские, ведь у многих были рабочие профессии, самые отчаянные уходили к линии фронта.

Многих смогла поднять Мария Стовбун, работавшая на молокозаводе, с помощью молочной сыворотки, которую тайком приносила истощенным.

***

ноябрь 1942

Без Лёхлера

Клара понимала, что рано или поздно ей снова предстоит проверка, и новая встреча с шефом Павлоградского гестапо — вопрос времени.

Шофёр Отто показывал его Кларе издалека ещё весной, когда вёз из комендатуры. Худой, жилистый, форменная фуражка с черепом высоко торчала над кожаным воротником. "Индюк" — мысленно припечатала тогда Клара по своей давней привычке давать прозвища.

И вот теперь этот "Индюк" пил кофе в кабинете Лёхлера.

Клара остановилась у порога, вопросительно посмотрела на Лёхлера.

— Прошу вас фрау Таблер. Это штурмбанфюрер Курт фон Экке, — приглашающим жестом Отто Лёхлер указал помощнице на ковер перед своим столом.

— Клара Таблер, — уверенно представилась переводчица и подошла ближе к столу, — я была у вас на приёме после ареста моего заместителя.

Экке сидя рассматривал её, светлые глаза не выражали ничего, лишь намёк на любопытство. Смакуя кофе, он вкрадчиво произнёс:

— Помню. Наслышан, после подброшенной вам записки с угрозами, у меня бы-ыл повод интересоваться вами, — Курт сделал паузу, предвкушая реакцию на свои слова, не найдя во взгляде женщины ожидаемого смятения, откинулся на спинку кресла.

Клара мысленно приказала себе включить "арийскую мать". С бесконечным терпением во взгляде твердо сказала:

— Я готова отправиться на фронт. Прошу лишь об одном: мои дети должны быть воспитаны в рейхе. Мне известно о программе Lebensborn. Я могу надеяться, что их воспитают в пансионе для арийских детей? В любви и гордости за Великую Германию.

[Проект Lebensborn "Источник жизни" в переводе с немецкого. Независимую организацию Lebensborn официально зарегистрировали в декабре 1935 года].

Экке помолчал, считая себя мастером психологического воздействия на собеседников, держал паузу, затем с громким стуком поставил кофейную чашку на блюдце.