Маня, Манечка, не плачь!

Зинаида ринулась к окну, раздвинула шторы. Праздничные лучи от заката упали на стены, отразились в никелированном чайнике, застыли в нём. Зинаида сделала вид, что разбирает привезённые из деревни вещи, вынутые из сумки на колёсиках, но всё валилось из рук. Предметы лежали на тахте беспорядочно. Наклонённое над ними лицо Зинаиды наливалось будто: и щёки, и нос, не говоря о глазах, слезами. Из дверей вышел Смакотин, стоял на пороге. Но она изображала занятость пустой сумкой.

– Зиночка, прости нас, – сказал Георгий Иванович.

Она ясно услышала в его словах фальшь. Но, несмотря на это, в голосе его было столько вкрадчивой деликатности, столько ласковости в произнесённом имени Зиночка… Её так никто не называл, даже родители… А парень Олег, теперь знаменитый на всю страну бас, вообще: «Зинка, да Зинка…» Неужели она так клюнула на это имя, которое было не только её именем. Наверное, были где-то другие Зинаиды, которых иначе, как Зиночками, и не звали! А вот её никогда никто не звал до Смакотина Зиночкой! Какое хорошее имя, но, видно, не моё… Так она подумала-почувствовала, готовая плакать, рыдать, как самая настоящая Зиночка, но вдруг услышала из соседней комнаты:

– Гера, чего ты извиняешься?

И всё. Никаких слёз у неё не стало. Она выпрямилась и посмотрела на его склонённую голову, столько раз беззащитно лежавшую на её коленях, гнев победил сентиментальность:

– Вот как? Он уже тут для тебя каким-то Герой стал? – выкрикнула бессмысленно, очутившись на пороге «Римкиной» комнаты.

Та полулежала на диване в кружевной прозрачной комбинации и стряхивала пепел от сигареты в блюдечко, ещё из сервиза Зинаидиных родителей. Именно на нём остановился гневный взгляд Зинаиды. Она подлетела к Римке, выдернула из её рта горящую сигарету и выкинула в форточку.

– Марш отсюда!

Римка вскочила с дивана, приземлилась на чём-то в углу комнаты. Наступила тишина. Стало слышно, как Вовка катает по полу паровозик. Смакотин разглядывал свои очки. Зинаида опомнилась. Посмотрела на Римку почти без гнева и поняла, что та сидит на обтянутых ремнями чемоданах, которые они вместе перевозили с частной квартиры «летуна». Тут же были незнакомые Зинаиде портфель и дорожная сумка, из которой выпирали корешки книг.

– Уезжаете? – спросила она у поэта.

– Да, пойми…

– Чего ты оправдываешься, – опять завела Римма. Но Смакотин торопливо стал говорить:

– Надо же объяснить. Мы решили уехать вместе. Да в такую даль… Прямо на самый край света… На самый восток, на Дальний… Работать будем в море, рыбу потрошить… Я, правда, не уверен, получится ли у меня, я не очень-то ловок. Но, может, меня возьмут грузить ящики.

– Куда уж вам грузить, у вас же сердце больное! Да и зачем вам это? – почти без злости ответила Зинаида. – Когда в путь-то?..

Она решила: незачем скандалить. Раз такое случилось, не поправишь.

– Сегодня в восемь вечера! Освобожу тебе квартиру, освобожу! – соскочив с чемоданов, принялась искать халат Римка. Наконец, нашла.

Халат был разрисован васильками. Зинаида вспомнила, что привезла полевых цветов, которые они нарвали с Вовкой по дороге на станцию. Ею овладело настроение хозяйки, провожающей гостей. На стол собрали, вино откуда-то сразу добыл Георгий Иванович.

– Так стыдно, Зиночка, так стыдно… Мы ж хотели потихоньку уехать, улизнуть. Всё – Римкин Предводитель, – проговорил он.

В прозвище «Римкин Предводитель» слышалось так много тайной страсти и подчинения новой жене! Сказал, что вызвал к дому такси. Римма приоделась в брючный костюм ядовито-зелёного цвета. Зинаида сидела у стола рядом с поставленными на нём цветами, от которых веяло полем, мягким деревенским ветром, ягодами.

– Ну, раз уезжаете, – окончательно войдя в роль провожающей говорила она, – не забывайте, письма пишите… Не день знакомы были…

– Ты не осуждай меня, Зин, не осуждай. Сама понимаешь, молодая я, надо жизнь устраивать, – раскрасневшись от вина говорила Римма. – Не осуждаешь меня за то, что я сдала его? Вернёмся с деньгами, я и заберу его обратно. Заберу. Правда, Зина…

А когда Римка сидела в подошедшем к заказанному времени такси, а Георгий Иванович таскал их вещи, то Зинаиде стало так плохо, так горько! И когда он пришёл за вещами в последний раз, Зинаида вдруг кинулась к нему. Он резко остановился, обхватил её за плечи, прижал к себе, хлюпающим голосом прошептал:

– Прости, Зиночка… Такой человек, как ты… Зачем я теряю тебя, зачем…

Дышал он горячо ей в шею, но она отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза:

– Не увидимся? Никогда? – то ли спросила, то ли просто сказала от горя.

Во дворе послышался гудок машины. Это Римма, нервничая, попросила шофёра погудеть.