Маньяк

Жильбер Маринье методично исполнил все, что задумал. Сходил за лестницей, стоявшей подле тракторов. С ее помощью завязал на балке один конец веревки. Затем отошел назад и, прищурив глаза, оценил свою работу. Он уже полностью овладел собой и контролировал все, что сейчас делал. Совсем как на своем рабочем месте, в кабинете главного бухгалтера, во времена, которые казались ему сейчас такими же далекими, как история древнего мира еще до потопа.

Жильбер занялся расчетами: его рост был чуть больше метра семидесяти. Балка же темнела на высоте примерно трех - трех с половиной метров от земли. Нужно было сделать так, чтобы его ноги не могли достать до земли, когда он откинет лестницу... Он снова взобрался наверх и перевязал веревку таким образом, чтобы петля находилась повыше. Затем спустился и снова отошел, чтобы проверить, как все получилось.

Взглянув наверх, он вполголоса выругался.

- Руки! Ведь я же смогу дотянуться руками до балки!

В очередной раз Жильбер влез на лестницу и все переделал. К нему возвращались все его спокойствие и профессиональная ясность мысли. Так уж был устроен его мозг: ведь и тут следовало все правильно рассчитать, не более того. А уж в этом деле он не зря слыл мастаком.

Решив, что петля находится на нужной высоте, не позволяя ему ни коснуться ногами земли, ни дотянуться до балки руками, Жильбер с удовлетворением вздохнул. Все готово. Чистая работа, без единой помарки. Он мог умереть, не опасаясь какой-нибудь технической накладки. В последний раз он обернулся и взглянул на свою жертву. Вокруг нее уже начали роиться мухи.

Чувствуя новый приступ тошноты, он взобрался на лестницу, медленно накинул петлю себе на шею, вздрагивая от ее шершавого прикосновения.

- Забудьте обо мне, детки... - пробормотал он, вспомнив о Карине и Марке, спавших в этот поздний час в своих кроватках. В мыслях он попросил прощения у своей жены, испытывая смешанное чувство внезапно нахлынувшей нежности и непреодолимого страха, затем оттолкнул лестницу ногой.

Хруст рвущихся позвонков растворился в крике птиц, встречающих наступающий день.

Тело Жильбера Маринье быстро перестало раскачиваться. В уголках рта вскипели пузырьки пены, язык вывалился. Лицо его приняло такое же застывшее выражение, как и у девушки, лежащей внизу на соломе, в желтом свете лампочки, ставшей теперь, когда занялся новый день, абсолютно ненужной.

15 июля в шесть часов утра Жильбер Маринье, бывший верный супруг и примерный отец семейства, сам себя осудил и вынес приговор.

И привел его в исполнение.

Глава вторая

Aорис Корантэн полной грудью вдыхал воздух Парижа. Западный ветер, неистовствовавший ночью, успокоился, но все-таки облака еще довольно резво неслись над городом. Этой ночью стекло в окне его комнаты на улице Турбиго дребезжало под порывами ветра, мешая спать, поэтому он поставил будильник на два часа раньше обычного и уже в шесть помчался в тренировочный центр полиции. Ему хотелось хорошенько побегать. В июле время с семи до девяти часов утра просто идеальное для бега трусцой. Утренний воздух еще чист и свеж, и удовольствие, которое получаешь от бега, трудно с чем-либо сравнить. Такое ощущение, что организм словно промывается изнутри и ты заново рождаешься на свет божий.

Вдоволь набегавшись, он направился на набережную Орфевр, сделав перед этим небольшой крюк по Понт-Неф. Просто так, ради собственного удовольствия: при западном ветре Сена в этом месте выглядит величественно. Особенно красивы огромные деревья на набережной, раскачиваемые ветром, да и на девушек в тесно облегающих платьях приятно поглазеть...

Борис Корантэн тут же положил глаз на одну из них, высокую блондинку в платье из набивного индийского ситца. По всему было видно, что она вышла прогуляться.

А может, искала, кого бы подцепить. Он издалека повнимательнее присмотрелся к ней. Да, конечно же, без всякого сомнения, красотка подыскивала себе подходящего парня. Уж в чем, в чем, а в этом Борис никогда не ошибался.

"Ну что же, посмотрим, нравятся ли ей брюнеты", - ухмыльнулся он, но все-таки машинально с сожалением взглянул на часы. Было почти десять, и он рисковал опоздать на службу. Борис пожал плечами и решил, что только попробует к ней подкатиться и назначить встречу. Чарли Бадолини, конечно же, простит ему маленькое опоздание. Шеф Отдела по борьбе с наркотиками ни в чем не мог ему отказать. Но и Борис Корантэн никогда не отлынивал от работы. Правда, требовал, чтобы его непосредственные начальники не очень-то придирались к нему по мелочам. Ведь не зря же Корантэн занимал особое место среди сотни других инспекторов отдела. Он был своего рода звездой. Ему всегда поручали самые трудные и запутанные дела, когда действительно требовался выдающийся талант. Одни его любили и восхищались им, другие ненавидели, как это часто бывает в подобных случаях. Но начальство его очень ценило. Сам Чарли Бадолини признавался, что Корантэн - его любимчик. Впрочем, о таких вещах коллеги сразу догадываются. Борис это тоже сразу понял...