Манящий запах жареной картошки

— Каторга какая с этой баней после московской квартиры со всеми удобствами! — сказала Ниночке Вера.

— Мама привыкла жить на природе, в городе ей душно и тесно, — ответила та.

— А ты? Так и будешь здесь жить до конца своих дней?

— Что сбудется, что не сбудется — кто его знает, — сказала Ниночка и поправила свои запотевшие старомодные очки.

— Пойду покурю и буду собираться домой. Уже поздно. — Вера вышла в прихожую и стала собирать свои сумки. Там, «в сенцах», как называла тетка прихожую, на обшитых вагонкой стенах прикреплены были полки, на которых стояли разнокалиберные банки с соленьями. Здесь же висели связки сушеных грибов. Под лестницей, что вела на второй этаж, аккуратно развешаны были березовые веники для парной, около двери красовались оленьи рога, а в углу стояли старые Ниночкины лыжи да взявшееся бог знает откуда весло. Вера присела на вынесенный сюда много лет назад венский стул с выцветшей обивкой, порылась в своей сумочке, закурила.

«Надо собираться, темнеет», — решила она. Но на душе было смутно, тревожно. С ее места слышался звук капели. С крыши дома звонко падали последние предвечерние капли талого снега, готовые в любой момент превратиться в прозрачные мартовские сосульки. Но пока под снегом еще хлюпала готовая замерзнуть вода, и Ниночка подумала, что, если маршрутка не придет вовремя, ее сапожки на каблуках могут и не вынести серьезного испытания — путь пешком до станции по разъезженным, полным талой воды колеям.

Дверь открылась, и из комнаты в прихожую вышел парень в старой меховой безрукавке.

«Как прижился-то квартирант! — подумала Вера. — Дядькину безрукавку для него не пожалели!» Она знала, как трепетно относится Ниночка к отцовским вещам. Парень внимательно посмотрел на Веру, прошел на улицу, зажег на сугробах импровизированные фонари и вернулся.

— Зачем? Новый год давно кончился, — сказала Вера.

— В честь вашего приезда, — ответил парень. — Этот свет похож на свет газовых фонарей в конце прошлого века на улицах Парижа.

— Ты был в прошлом веке в Париже?

— Не обязательно быть везде и всегда, — ответил парень и поглядел на Веру насмешливо. — Я видел картины. В альбомах у себя дома. Моне, Сислей, Жан Беро.

Вера не помнила, кто такой Жан Беро и что он написал.

— Ты где-нибудь учился? — спросила Вера после паузы.

— В радиотехническом техникуме, — сказал парень. — У нас в городке выбор учебных заведений меньше, чем в Москве.

Вера загасила сигарету и встала:

— Мне пора.

— Иди сюда, — сказал парень, — на минутку! — Он пошарил рукой на полке и поманил ее на крыльцо. Вера вышла. Чистое весеннее небо леденело, покрываясь густой синей краской. Полная луна уже вышла и повисла над домом, над самой трубой. Капли, случайно упавшие на веранду, застыли и превратились в маленькие ледяные озерки.

— Держи! — сказал парень и сунул ей в руку тоненькую шершавую палочку, чиркнул спичкой.

— Что это? — Вера в сумерках не могла разглядеть.

— Фейерверк в твою честь! — улыбнулся парень, и в ту же секунду Вера поняла и вытянула вперед руку, соединив свою палочку с его, высоко подняв ее, будто шпагу, на манер мушкетерского приветствия. И тут же зажегся в ее руке серебряный фонтанчик бенгальского огня, а потом и второй фонтан у него в руках. И два огня горели над их головами на фоне синих сумерек и сугробов с зажженными светильниками в Верину честь. И все это великолепие сияло почти целую минуту, волшебную минуту, подобной которой никогда не было в Вериной уже состоявшейся длинной жизни. Бенгальский огонь рассыпался в воздухе горячими искрами, нежно покалывал ее незащищенную кожу, и какой-то другой, странный огонь разливался по ее руке, но ее телу, вызывая непонятную, неприятную дрожь. Вот огонь кончился, и от палочек пошел вверх тоненькой струйкой сизый дым. Вера взглянула на парня, он не отрываясь, спокойно и странно, смотрел на нее, будто хотел запомнить черты ее лица, чтобы потом их зарисовать.

— Больно! Обожгла, наверное! — поморщилась Вера и потерла запястье.

Парень взял ее руку, подул, посмотрел и осторожно поцеловал место ожога.

— Теперь быстро заживет.

— Уже прошло. — Вера смущенно отняла руку и положила свою палочку на перила. — Спасибо за фейерверк.

В молчании она вернулась в дом, надела шубку, сапожки, отыскала Ниночку, расцеловала ее, заглянула в баню, попрощалась там наскоро с теткой, взяла свою сумку и побежала к дороге. На парня она больше не смотрела, но видела краем глаза, что он все стоит на крыльце и смотрит в ее сторону. Захлопывая за собой калитку, Вера последний раз окинула взглядом расчищенные дорожки, темнеющий куст можжевельника, хорошо слепленного Деда Мороза в красном тулупе и горящие в ее честь фонари из пластиковых бутылок. Она хотела это запомнить. Никакая Испания, никакой Египет, где Вера была в туристических поездках, не могли сравниться с трогательной простотой русского зимнего дачного пейзажа. А уж что творилось в ее душе, Вера и сама не могла понять.