Манхэттенский ноктюрн

– Не думаю. Зачем бы они стали этим заниматься? Это же глупо и вдобавок может доставить им кучу неприятностей. В Голливуде все стараются ладить друг с другом, потому что ведь нет гарантии, что однажды им не придется вместе работать. И пойми же, наконец, что тамошний период у Саймона был очень коротким. А остальные так и продолжают мотаться туда-сюда. Его небольшая команда разбрелась по Голливуду. Некоторые из них теперь работают с Квентином Тарантино, с Джоном Синглетоном, с разными людьми.

– А у Саймона, случайно, не было каких-нибудь помещений или участков во владении, а может быть, он их арендовал или просто управлял ими, незадолго до смерти?

– У нас была квартира, и я в ней знаю каждый закоулок… пленки там нет. У него был офис в центре, но я там все перетряхнула и ничего особенного не нашла. Старые сценарии и горы всякого хлама. Да, у него был еще один офис, на студии. Оттуда все вынесли после его смерти и переслали мне. Он часто пользовался конторой в Беверли-Памс, но она не в счет. У него была квартира в Брентвуде, которую он купил прямо перед нашей свадьбой, а потом продал ее, потому что испугался землетрясений. Ну вот, собственно, и все.

– А дом его отца?

– Его отец жил в интернате что-то около шести или семи лет, а дом уже давно был продан.

– Расскажи мне о мистере Краули, – попросил я. – Чем он болен?

Кэролайн положила себе в кофе ложечку сахару.

– Не знаю.

– Разве ты не разговаривала с его врачами?

– Нет.

– Ты вообще-то с ним знакома?

Она покачала головой:

– Нет.

– Ну, ты хотя бы встречалась с ним?

– Правду сказать, нет.

– Как так?

– Саймон никогда не водил меня туда.

Подобная странность лишила меня дара речи.

– Саймон никогда не водил меня туда, где он когда-то жил, – торжественно заявила она. – Обещал, что сводит меня в дом, где он вырос, чтобы познакомить с соседями и всякое такое, но у него никогда не было на это времени. Так что я действительно совершенно незнакома с этими людьми.

– Но разве его отец не был на похоронах?

– Нет.

– Почему?

– Они были скромные и, знаешь, совершенно неофициальные, так что он просто не пришел.

– А его приглашали?

– Полагаю, что да.

– И ты не черкнула в интернат ни словечка, чтобы сообщить ему, что его сын умер и ему следует присутствовать на службе?

Она уперлась взглядом в стол, прижав пальцы ко лбу:

– Похоронами занималась студия, Портер. У меня на это не было сил.

– Ты хочешь сказать, что отцу Саймона Краули так и не сообщили, что его сын мертв и что были похороны?

Она взглянула на меня:

– Я думаю, так вышло. Возможно, ему рассказали об этом позже.

Я наблюдал за людьми, проходившими по улице мимо кафе.

Кэролайн развернула мой портфель к себе и рылась в его содержимом.

– У тебя должна быть здесь моя фотография. Каждый раз, открывая его, ты будешь видеть мое улыбающееся лицо.

Я повернулся к ней:

– Моя жена с удовольствием поговорит на эту тему.

– Она не узнает, – заверила меня Кэролайн.

– Узнает, – ответил я.

– С какой стати?

– Она узнает все, она моя жена. Она, безусловно, не забудет пригласить на мои похороны моего отца.

– А ты говоришь об этом с гордостью.

– Я действительно горжусь ею.

– Но ты здесь со мной.

– И с ней тоже.

Она резко захлопнула мой портфель:

– Мне пора. Ты меня чертовски раздражаешь.

Платный интернат для престарелых «Гринпарк» в Квинсе оказался массивным и неуклюжим больничным сооружением, сама архитектура которого предлагала оставить надежду всякому, туда входящему. Я расписался в журнале при входе и прошел внутрь здания. Приемная была заполнена стариками в инвалидных колясках; стариками, шаркающими по вощеному полу; стариками, вперившими неподвижный взгляд в яркие лозунги о счастье, прикнопленные к доске объявлений. Одетые в форму сотрудники были, как водится, сплошь чернокожими. Я спросил одного из работников, где можно найти мистера Краули, и меня направили на шестой этаж. Обычно в подобного рода заведениях пациенты распределяются по этажам соответственно их функциональным возможностям, и поэтому меня крайне удивило состояние обитателей шестого этажа. Я ехал наверх с каким-то стариком в бороде и усах, который сделал несколько приседаний, стоя в луже мочи, вовсе не обязательно своей собственной. На шестом этаже я снова расписался в журнале и ответил на вопрос, к кому я пришел; после чего дежурная вытащила из ящика тетрадь в толстом переплете с надписью «КРАУЛИ» на обложке, где я опять расписался и поставил дату. Последним посетителем, как я успел заметить, была миссис Норма Сигал, причем довольно давно у мистера Краули не было других гостей. Миссис Сигал, видимо, приезжала четко каждые понедельник и четверг. Подобный почерк, строгий и аккуратный, всегда ассоциировался у меня с учителями начальной школы. Я быстро просмотрел страницу слева направо, где были отмечены визиты за последние несколько месяцев: повсюду одна только миссис Норма Сигал, точная как часы.