Манная каша

– Не оставляй меня одного. Пожалуйста, – жалобно проговорил Ганс, – разве ты не видела, как оскорбительно он меня разглядывал, этот классический музыкантишка, на что он намекал? Ты наивна, но я-то в этом разбираюсь. Он запал на меня.

– Чепуха, – запротестовала Грета.

Ганс, воспользовавшись ее растерянностью, увлекал ее все дальше по мокрой черной улице.

– Я буду верен тебе, – пообещал Ганс.

– Зачем ты врал? Врал, что ты музыкант и мой жених?

– Но это правда.

– Что – правда?

– Что я буду играть на виолончели и женюсь на тебе.

– Зачем, зачем ты не дал мне дослушать Марка, зачем устроил все это представление? Неужели нельзя, чтобы всё было хорошо? – наконец упрекнула она.

– Нельзя! Я себя уважаю. И с голубками не общаюсь.

– Не смей сравнивать Марка со всякими там птицами! – Грета захлебнулась словами и замолчала.

Дома Ганс упаковался в ее розовый махровый халат и улегся смотреть телевизор, а Грета принялась вытирать пыль. Она металась по дому, кусала губы, ломала пальцы и роняла метёлку. Она ненавидела процесс уборки пыли. Вспомнила, как Марк улыбался, и что сказал ему Ганс, и что сказал Ганс про него, бросила пыль и шагнула к Гансу.

– Послушай, – она забрала у него пульт и решительно обеззвучила телевизор, – послушай, мы с тобой катастрофически не сходимся характерами. Нам не стоит оставаться вместе…

Ганс метнул на нее презрительный взгляд.

– Тебе нравится унижать меня. Ты специально ждала, чтобы я сделал тебе предложение, чтобы притвориться, что я тебе не нужен.

– Я не ждала. Это недоразумение. Я не собираюсь замуж.

– Унижайте, оскорбляйте, преследуйте. Правильно. Все вы такие.

– Никто тебя не обижает. Все будет хорошо. Ты симпатичный, найдешь себе подходящую подружку.

– Я вернусь в свою комнату и сразу же перережу себе вены. А я так верил в тебя…

– Но почему именно в меня? Ты ведь жил до сих пор без меня, мы даже не были знакомы, и ничего, – запротестовала Грета.

– Я не могу жить один.

– Живи с родителями. Я ведь тебе чужая.

– Мама меня не любит. Папа меня истязает. Он берет жесткое махровое полотенце и натирает мне спину до крови. Он садист. Иногда он трет меня щеткой для пяток. В армии он мучил солдат. Теперь уволился в запас и отыгрывается на мне.

Грета сначала онемела от такого признания. До сих пор ей не приходилось видеть ни садистов, ни их жертв, и она не очень-то верила в их существование. Она полагала, что все люди нормальны, а их разнообразие касается только степени красоты, интеллекта и таланта. Те, кто не прекрасны, все равно по-своему хороши. Ганс сказал правду – она была до невозможности наивна.

– Как же ты ему позволяешь тереть тебя щеткой для пяток? – спросила она.

– Не могу же я поднимать руку на отца.

– Это все чепуха. Ты нарочно выдумал.

Ганс задрал полы халата. Грета ничего не разглядела на его стройной белой спине, но она, по правде говоря, боялась что-либо увидеть. Ганс усмехнулся.

– И так – с детства, – уныло признался он.

– А мама?

– Хорошо, что мама не знает. А то она бы придумала еще более изощренные пытки. Она умнее папы.

Ганс сморщил нос. Жалость к себе не позволила сохранить спокойствие, достойное повидавшего виды мужчины, сами покатились из глаз слезы. Глядя на него, Грета тоже заплакала.

– Ах, Гансик, я не знала, прости меня. Не ходи к ним больше никогда.

Грета обняла его.

– Никогда, никогда, никогда.

– Нет я пойду, – упрямо возразил Ганс, – я сын. Я люблю маму. Я пойду к ней завтра утром. Отец будет истязать меня, может быть, замучает до смерти. Но я пойду ради того, чтобы увидеть маму.

– Не ходи, – взмолилась Грета.

– Ты не имеешь права не пускать меня. Я не твоя собственность. Я предупреждал, я не собака. Я решил пожертвовать собой ради мамы.

– Но я не могу позволить этому грубому человеку истязать тебя. Я пойду с тобой. При мне он не посмеет.

– Ладно, пойдём. Я тебя познакомлю с мамой. Она очаровательная женщина. Самая красивая в Лавландии. И с папой. Он обаятельный мужчина. Его все уважают. У него красивый мужественный баритон. Когда он поет, женщины стонут… Он носит фамилию До-ручки, ту же, что и я!

– Манная каша! – воскликнула Грета, – я должна приготовить тебе манную кашу с апельсиновым соком!

В этот момент ей казалось, что в апельсиновом соке она потопит чудовищную несправедливость, в силу которой в мире могут происходить такие страшные вещи – по вине грубых садистов страдать их невинные дети.

5. Чай из незабудок

К массивным дверям особняка на Кисельной улице Грету и Ганса вела дорожка из розового мрамора. Грета ощутила робость перед этими дверями. Каждый кирпич особняка кичился благородством и вседозволенностью. Даже цветы в палисаднике выпендривались, непреклонные, как жесткие искусственные цветы…