Читаем Манон, или Жизнь полностью

Вике ошибается. Не стану я никаким партнером. Манон говорит:

– Я писала вам письма, но ваша почта идентифицировала меня как спам.

– Теперь де Грие – твой начальник, и ты сможешь связаться с ним в любое время дня и ночи, – говорит Вике.

– Связь в любое время, даже ночью! Это воодушевляет!

Я искоса озираю Манон, сказавшую это, – от прически до туфелек, в резком белом свете ламп.

* * *

Сижу перед компьютером. Кладу скрюченные пальцы на клавиатуру, быстро-быстро печатаю какой-то бред. Потом стираю все одним ударом.

Телевизор раз в пятнадцать минут поет: Blue skies… nothing but blue skies…

Будет гроза.


– Прикинь, этот придурочный автомат у меня деньги зажрал.

– Ну, я тебя типа поздравляю.

– Пять евро зажрал и говорит «кофе нет».

– А какого хрена ты туда пять евро засунул?

– Дак он же берет пятеры.

– Иди засунь тысячу, вот увидишь, он тоже возьмет. Засунь тыщу, нажми на молоко. Ведро выдоишь.

– Шит. Я пить хочу.

Blue skies… nothing but blue skies… Жгучая печать телевизора на виске. Солнце нагрело стены, высушило землю в горшке с кактусом. Blue skies… nothing but blue skies…

– Манон, – говорю я, – мы идем обедать.

– О, да, – говорит Манон. – Обедать, да, Рэнди! Пойдем…

В эфире шумы и потрескивания, пересыпь песка. Цветы на подоконнике угрожающе воспрянули.

Мы входим в лифт. Теплый серый алюминий лоснится и сияет радугой. Зеркала подрагивают и отсвечивают.

Я расстегиваю на ней блузу и принимаюсь целовать, лизать, нежно перебирать и стискивать.

– Я не ангел, – говорю я, когда мы выходим из лифта. – Внутри руки у меня железяка. В аэропорту она всегда гремит.

Фонтан журчит рахат-лукумовой сладкой водицей. У стены растут припудренные пылью крапивы в тошнотворных солнечных пятнах. Дует свежий жаркий ветерок. В городе все остекленело от жары. Желтое небо начинает темнеть и выгибаться, тени текут вспять.


Blue skies… nothing but blue skies…

– Рэн, ты нам нужен не убегай, надо посовещаться насчет Viveeeeedii!

Ненавижу совещания. Компания Vivedii пятнадцатый год беспрерывно кого-нибудь поглощает, давится, поперхивается, но поглощает. Как чайка на морском берегу жрет огромный кусок какой-нибудь дохлятины.

– Зачем связываться сейчас с Vivedii? Что мы получаем? Транзакционные издержки и высокие риски. А что отдаем? Много денег отдаем.

– А давайте вообще не будем ни с кем связываться, и весь отдел облигаций на фиг уволим.

Ненавижу совещания.

– Рэн, что с тобой, ты сегодня какой-то весь дерганый.

На заседаниях каждый то и дело что-нибудь говорит.

– Харт имеет в виду, что сейчас можно передохнуть и заняться другими вещами. Например, есть розничные пенсионные программы.

Примерно раз в семь минут наступает моя очередь открывать рот, поэтому все время приходится следить за разговором.

– И что мы рознице предложим? Государственные облигации?

Ненавижу розницу. Ненавижу государственные облигации.

Ненавижу читать балансы.

Люблю читать Сенеку.

– Они такие ликвидные.

Облигации Vivedii – это как старинная игра в «огонек», когда поджигают палочку и передают друг другу – у кого последняя протухнет. Третий директор подряд попадает в тюрьму за подделку балансов.

– Давайте попробуем.

– Мы уже пробовали.

– Давайте попробуем еще раз.

Я говорил, что будет дождь. Местный варварский климат мне, легионеру империи, хорошо известен. И вот пожалуйста: гроза идет с Висбадена. Новости: Trenitalia сменила поставщика. Bank Leu отказывается выдать имена клиентов, затребованных американской Комиссией по ценным бумагам и биржам.

– Рынок недвижимости Франции во втором квартале…

Тут раздается первый удар грома.

– Ну вот, как новости, так какие-то проблемы на сервере.

– Глючит и тормозит.

– Ему давно пора в отставку.

Манон стоит в дверях, широко распахнув глаза.

– А еще слияние с Лондоном затеяли.

– Ненавижу, когда техника глючит.

– Фригидная тварь.

– Что происходит-то вообще?

– Да сервер опять, какие-то проблемы.

– Бури, шумы в эфире.

– Банановые чипсы на терминал рассыпали.

Манон подходит к окну и с восторгом смотрит на ливень, который вдруг хлынул стеной.

– Не темни, Рэн, там что-то происходит, мы хотим знать, что там происходит.

– Там ничего не происходит, там просто какая-то опять техническая проблема, вы что, забыли, что ли, так уже было.

– Я обожаю тебя, маленькая сволочь, обожаю, только сделай побыстрее и погромче.

– Не так убыточно, как обидно.

За окном моросит дождь, но уже не темно. Странный желтый свет разливается по небу и по домам. Течет в оливковые сладковатые лужи.

– Привет, народ, у вас тоже?

– Мне уже клиенты звонят.

– Да расслабьтесь вы, – говорю. – Вике, где папка по Vivedii, по прошлогоднему выпуску?

– Сервер просрался?

– Сервер в порядке. А вот я – в жопе.


Захожу в туалет и плещу на лицо водой из-под крана.

Холодная вода заливает мне уши, ломит лоб. Я начинаю опасную жизнь.


Вике и Кнабе вытаскивают меня из туалета и добиваются моего внимания.

Кнабе говорит:

– Короче, Рэн, мы о подарке Эрику.

– Ты знаешь, что Эрик любит эти штуки. Троглодитов.

– Трилобитов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза