Манон Леско. Опасные связи

Вернувшись к себе позавчера утром, я прочитала ваше письмо, и мне все стало ясно как день. Убедившись, что вы превосходно определили причину зла, я занялась исключительно поисками средств для его искоренения. Начала я, однако, с того, что легла, ибо неутомимый кавалер не дал мне уснуть ни на мгновение, и я думала, что мне захочется спать. Ничего подобного, все мысли мои были заняты Дансени: желание вывести его из бездействия или его за это бездействие наказать не давало мне глаз сомкнуть, и лишь после того как я разработала свой план во всех подробностях, удалось мне отдохнуть часа два.

В тот же вечер я отправилась к госпоже де Воланж и, согласно своему замыслу, доверительно сообщила ей, что, как я почти убеждена, между ее дочерью и Дансени существует опасная связь. Эта женщина, столь проницательная в отношении вас, оказалась до того ослепленной, что сперва она ответила мне, что я, наверно, ошибаюсь: дочь ее, мол, совсем ребенок и т. д. и т. п. Я не могла рассказать ей всего, что мне известно, но я ссылалась на перехваченные мною взгляды, обрывки речей, которые внушали тревогу и моей добродетели, и моему дружескому чувству. Словом, я говорила почти так же хорошо, как любая святоша, и, нанося окончательный удар, решилась даже сказать, что мне показалось, будто я видела, как они передавали из рук в руки письмо. «Тут мне припомнилось, — добавила я, — что она как-то открыла при мне ящик своего секретера, и я увидела там много каких-то бумаг, которые она, видимо, хранит. Не знаете ли вы, с кем она ведет оживленную переписку?» Тут госпожа де Воланж изменилась в лице, и я заметила, что на глазах у нее выступили слезы. «Благодарю вас, достойный мой друг, — произнесла она, пожимая мне руку. — Я все разузнаю».

После этого разговора, слишком короткого, чтобы он мог вызвать подозрения, я подошла к юной особе. Вскоре я, однако, покинула ее и попросила мать не выдавать меня дочери. Мать обещала тем охотнее, что я заметила ей, как было бы удачно, если бы девочка возымела ко мне доверие и открывала мне свое сердце, а у меня появилась бы таким образом возможность давать ей благоразумные советы.

Обещание свое она сдержит — я не сомневаюсь в этом хотя бы потому, что ей захочется произвести на дочь впечатление своей проницательностью. Тем самым я получала возможность поддерживать с малюткой обычный дружеский тон и не показаться двуличной в глазах госпожи де Воланж, чего я хотела избежать. Выиграла я вдобавок и то, что в дальнейшем смогу оставаться наедине и сколько угодно секретничать с юной особой, не вызывая у матери и тени подозрения.

Я воспользовалась этим в тот же вечер и, кончив свою партию, уединилась с малюткой в укромном уголке и завела разговор о Дансени: тут она совершенно неиссякаема. Я забавлялась, разжигая ее по поводу той радости, которую она испытает от завтрашней встречи с ним; какого только вздора я не заставила ее наговорить! Надо же было вернуть ей хотя бы в виде надежды то, что в действительности я у нее отнимала. Вдобавок от всего этого она еще сильнее ощутит удар, а я убеждена, что чем больше она будет страдать, тем скорее поспешит вознаградить себя при первом же благоприятном случае. К тому же полезно приучать к сильным переживаниям того, кого предназначаешь для жизни, полной приключений.

В конце концов, разве она не может заплатить двумя-тремя слезинками за счастье обладать своим Дансени? Она от него без ума. Что ж, могу ей поручиться, что она его получит и даже раньше, чем получила бы без этой бури. Это лишь дурной сон, за которым последует сладостное пробуждение, и я полагаю, что в общем она должна быть мне даже благодарна. А если я и проявила немного коварства, надо же позабавиться:

Ведь на забаву нам и созданы глупцы[22]

^{65}.

Наконец, я удалилась, весьма собою довольная. Либо, говорила я себе, Дансени, разгоряченный препятствиями, воспылает еще сильнее и тогда я сделаю для него все, что будет в моей власти, либо, если это просто дурень, как мне порою кажется, он придет в отчаяние и признает себя побежденным. В этом случае я, по крайней мере, отомщу ему, как только смогу, и заодно приобрету еще большее уважение матери, еще более глубокую дружбу дочери и полное доверие их обеих. Что же касается Жеркура, главного предмета всех моих забот, то мне уж очень не повезет или же я окажусь уж очень неловкой, если, пользуясь огромным влиянием на его жену, которое в дальнейшем еще усилится, я не найду тысячи способов сделать из него то, во что я хочу его превратить. С этими приятными мыслями я заснула, и потому отлично спала и очень поздно проснулась.