Mao II

— Они живут в подполье, добровольно живут бок о бок со смертью. Они ненавидят многое из того, что ненавистно вам. Они хитроумны. У них железная дисциплина. В их жизни нет места компромиссам. Они вызывают восхищение — ими нельзя не восхищаться. В культурах, не знающих ничего, кроме пресыщенности и пороков, террор — единственное разумное действие. Слишком много всего: вещей, идей и концепций накопилось — больше, чем хватило бы нам на десять тысяч жизней. То истерика, то инертность. Исторический прогресс под вопросом. Хоть кто - нибудь воспринимает жизнь серьезно? К кому мы относимся серьезно? Только к исповедующему смертоносную веру, к тому, кто за веру убивает других и умирает сам. Все прочее поглощается обществом. Художник поглощается, уличный дурачок и тот поглощается, растворяется, подвергается переработке. Дай ему доллар, сними его в рекламном ролике. Только террорист стоит поодаль. Культура пока не додумалась, как его ассимилировать. Когда убивают безвинных, все несколько осложняется. Но это средство для привлечения внимания — ведь Запад другого языка не понимает. А их умение манипулировать своим образом в нашем сознании?! Как часто они мелькают в бесконечном потоке сменяющихся картинок. Билл, я вам говорил в Лондоне… Только писатель поймет, до чего тошно жить в безвестности, на обочине мира, пропадать зазря. В душе вы сами — убийцы. Чуть ли не каждый из вас.

Упоенный своими речами, Джордж только улыбался, пока Билл возражал ему, энергично мотая головой.

— Ничего подобного. Террорист как изгой - одиночка? Миф чистой воды. Их группы финансируются тоталитарными правительствами. Они сами — идеальные тоталитарные государства в миниатюре. Несут давно известное мировоззрение — оловянные глаза, тотальное истребление, тотальный порядок.

— С чего начинается террористическая организация? С горстки людей, которые собираются где-нибудь в подсобке галантерейной лавки. Они ценят дисциплину и железную волю? Разумеется. Мне кажется, нужно выбирать, на чьей ты стороне. Не успокаивать себя примиренческими аргументами. Защищать растоптанных, оплеванных. Разве эти люди не жаждут порядка? А кто им его обеспечит? Вспомните о Председателе Мао. Перманентная революция и порядок совместимы.

— Вспомните о пятидесяти миллионах хунвейбинов.

— Билл, это же были дети. Там все упиралось в веру. Светлую, иногда идиотскую, иногда жестокую. Посмотрим, что сейчас. Куда ни глянь, молокососы позируют с автоматами. В подростковом возрасте жестокость и несгибаемость уже сформированы окончательно. Я же говорил в Лондоне: чем бессердечнее, тем заметнее.

— PI чем труднее становится подыскивать оправдания, тем больше наслаждаешься своей принципиальностью. Тоже несгибаемость своего рода.

Они выпили еще, сидя на корточках, нос к носу; по улице с каким-то бесстыжим ревом носились мотоциклы.

— Джордж, вы представляете какую-то небольшую маоистскую организацию?

— Это только идея. Мечта о Ливане без сирийцев, палестинцев и израильтян, без иранских добровольцев и религиозных войн. Нам нужна модель, которая поможет отстраниться от всей этой истории взаимных обид. Нечто грандиозное и подкупающее. Образ абсолютного бытия. Билл, это — ключ ко всему. В обществах, стремящихся преобразовать себя изнутри, — политика абсолютна, власть абсолютна, бытие абсолютно.

— Даже если бы я мог прийти к мысли, что тотальная власть необходима, моя работа меня бы переубедила. По опыту своего личного сознания я знаю: самодержавие обречено на крах, тотальный контроль калечит душу, персонажи бунтуют против моей деспотической власти, я не могу обойтись без споров с самим собой, без внутренних диссидентов. Мир бьет меня по губам, едва мне покажется, что я его властелин.

Он вытянул из коробка спичку, зажал в вытянутой руке.

— Знаете, почему я верю в литературу? Это демократический крик души. Великий роман, хотя бы один великий роман может написать любой, чуть ли не каждый дилетант с улицы. Я в это верю, Джордж. Какой-нибудь безымянный грузчик, какой-нибудь темный забулдыга может сесть за стол, выработать собственный стиль, рискнуть и достичь. Это настоящее чудо, точно помощь ангелов. Удивительно, аж челюсть отвисает. Фонтан таланта, фонтан идей. Нет двух похожих вещей, нет двух похожих голосов. Двойственность, противоречия, шепоты, намеки. И это вы хотите уничтожить.

Неожиданно он обнаружил, что разозлился.

— А когда писатель растрачивает свой талант, то умирает демократической смертью, и всякий может видеть, какая от него осталась куча дерьма — ворох никудышных текстов.

Лекарства иссякли. Переварены и абсорбированы. "Ну и ладно, — решил он, — нужны они мне теперь", и не стал выяснять, что имеется в безрецептурном отделе ближайшей аптеки. Задумался, как бы так устроить, чтобы за гостиницу и питание расплатился, несмотря на разрыв отношений, концерн Чарли. Все-таки Билл тут трудится на благо человечества.

Чтобы выпить, приходится долго карабкаться в гору.