Мао Цзэдун

Она ясно давала понять, что в будущем Китай намерен весьма выборочно следовать советскому опыту. В ней, пусть иносказательно, ставились вопросы о роли бывших подчиненных Сталина, волею судеб превратившихся в его преемников, в приписываемых ему преступлениях. Весьма прозрачные эвфемизмы положили начало язвительной переписке между А. Микояном и Пэн Дэхуасм. «Проговорись кто-нибудь из нас раньше времени, и мы бы все отправились на тот свет», — признавался Микоян, на что Пэн снисходительно бросал в ответ: «Какие же вы коммунисты, если так боитесь смерти?» Однако самым главным было то, что статья в «Жэньминь жибао» знаменовала фундаментальную перемену в отношениях Пекина с Москвой. В ней звучал голос не младшего, не подчиненного, но равного. Мао брал на себя смелость судить о поспешных, торопливых шагах нового советского руководства.

Не различия в подходе к решению идеологических вопросов, а это утверждение равенства плюс стремление Хрущева сохранить за Советским Союзом роль «старшего брата» привели к тому, что не минуло и десяти лет, как отношения между Москвой и Пекином оказались в глухом тупике.

В течение всего 1956 года опасения Мао относительно того, что, по словам одного из современных писателей, «вместе с водой, которой обмывали тело Сталина, выплеснули и ребенка», только окрепли. После летнего восстания в Польше на смену полугодом ранее поставленному по указке Хрущева руководству Объединенной рабочей партии к власти пришла группа «либералов» во главе с пострадавшим в свое время от сталинского режима Владиславом Гомулкой. Еще более тревожные вести пришли вскоре из Венгрии, где «твердого сталинца» Матиаса Ракоши заменил на посту Первого секретаря Социалистической рабочей партии реформист Имре Наги.

Считая, что корни польской проблемы кроются в «великорусском шовинизме», которого уже достаточно натерпелся и Китай, Мао поддержал Гомулку. В октябре он направил в Москву Лю Шаоци, и тому удалось отговорить Хрущева от ввода в Польшу частей Советской армии. Однако когда Будапешт заявил о своем выходе из Варшавского Договора, военного блока, объединившего все европейские соцстраны, реакция Мао была совсем другой. Признать за братской партией право выбора собственного пути к социализму — одно дело, но сидеть сложа руки перед лицом контрреволюции — нечто совершенно иное. Лю Шаоци вновь поехал в Кремль, на этот раз поторопить советского лидера с отправкой войск для подавления восстания.

Мятежные настроения, охватившие социалистический лагерь в Европе по вине советского руководства, еще более принизили авторитет последнего в глазах Мао.

15 ноября 1956 года, вскоре после того как советские войска вступили в Венгрию, Мао поделился с избранным на 8-м съезде партии новым составом ЦК КПК своими соображениями о важнейших событиях уходящего года:

«Полагаю, что в мире есть всего два настоящих «клинка»: Ленин и Сталин. Но имя Сталина русские опозорили и предали забвению… Китай же не уронил чести этого оружия. Прежде всего мы воздаем Сталину должное и лишь затем критикуем его ошибки…

Что же касается Ленина, то разве на него не пытаются бросить в известной мере тень некоторые советские руководители? По-моему, пытаются. По-прежнему ли значимы для них завоевания Великой Октябрьской социалистической революции? В докладе XX съезду КПСС Хрущев говорит, что захват власти можно осуществить и парламентским путем, следовательно, странам мира уже незачем и нечему учиться у Октябрьской революции. Коль открываются такие перспективы, ненужным оказывается и ленинизм…

Каким капиталом располагает сейчас Советский Союз? У них есть Ленин и Сталин. Но теперь они отказались от Сталина и готовы расстаться с Лениным: то ли с его ногой, то ли с рукой, оставив себе лишь голову. Мы же продолжим изучение марксизма-лсни-низма и всегда будем верны идеям Октябрьской революции».

Эти слова прозвучали намного резче всего того, что Мао говорил прежде, пусть даже только на закрытых заседаниях Политбюро. Хотя приведенные высказывания и не получили огласки, в их же духе была выдержана и еще одна передовая «Жэньминь жибао», опубликованная в конце декабря под заголовком «Еще несколько слов об историческом опыте диктатуры пролетариата». Путь, указанный Октябрьской революцией, в частности насильственный захват пролетариатом власти, является «непреложной истиной». Любая попытка свернуть с этого пути должна быть расценена как ревизионизм.

Когда в январе 1957 года Чжоу Эньлай приехал в Москву, он без особого удивления обнаружил, что советские товарищи «недовольны».