Мао Цзэдун

Осенью 1921 года молодые перебрались в небольшой домик в район Цзиншуйтань («Чистые пруды»), что расположен прямо за малыми Южными воротами города. На протяжений нескольких лет в нем протекал единственный, пожалуй, период в жизни Мао, когда он чувствовал себя обычным счастливым смертным, которого с нетерпением ждет дома семья. Первый сын, Аньин, появился на свет в 1922 году, второй, Аньцин — в ноябре 1923 года. В 1927 году раздался первый крик самого маленького — Аньлуна. Семью можно было назвать на редкость традиционной: Кайхуэй сидела дома с детишками, Мао занимался делом, которому посвятили себя оба супруга.

Но с годами дело взяло верх. Семья осталась где-то далеко позади.

ГЛАВА 5

С КОМИНТЕРНОМ ВО ГЛАВЕ

3 июня 1921 года в Шанхайском порту после шестинедельного круиза в Венецию бросил якорь лайнер «Акила». Среди сходивших на берег пассажиров бросалась в глаза высокая фигура темноволосого голландца с усами, делавшими его похожим на-прусского офицера. Вояж для голландца оказался утомительным. Еще не успев добраться до борта парохода, он был арестован в Вене, куда приехал, чтобы получить китайскую визу. Неделей позже австрийская полиция освободила путешественника, поставив в известность правительства тех стран, о пребывании в которых свидетельствовали отметки в его паспорте. В Коломбо, Пенанге, Сингапуре и Гонконге британские власти приняли меры, чтобы нежеланный гость не смог сойти на берега ее величества. Голландское посольство в Пекине обратилось к китайскому правительству с просьбой отказать ему в праве на въезд, но ответа не получило. Шанхай жил по собственным законам, пекинские чиновники и не пытались туда соваться. Каждый морской прилив приносил в это чрево Китая целые косяки авантюристов, преступников и изгоев: русское белое офицерство, японских шпионов, космополитичных интеллектуалов и прочий сброд. В обмен страна исторгала в мир толпы жаждущих знаний молодых идеалистов. В Китае Шанхай называли «молохом», для европейцев он был «шлюхой Востока». Британскому эстету сэру Гарольду Эктону город запомнился как место, где «люди не подозревают о своей исключительности, а уникальное давно превратилось в обыденное». Олдос Хаксли писал о его «напряженной, пульсирующей жизни, рядом с которой миру нечего поставить». Журналист Ся Янь увидел в Шанхае «город 48-этажных небоскребов, стоящих на 24 ступенях ада».

Направляясь к гостинице «Ориент», Андерсен, как называл себя голландец, шел по набережной мимо гранитной цитадели британского капитализма — банка «Гонконг — Шанхай», мимо зданий таможни и Восточно-Азиатской компании, вдоль ограды парка с характерной табличкой «Китайцам и собакам вход воспрещен».

Вокруг куда-то спешили толпы одетых в длинные халаты людей, слышались пронзительные гудки редких автомобилей, блестя потом, толкали тяжело груженные тележки кули. Через реку виднелись районы трущоб, где жил зарождавшийся пролетариат. На какое-то мгновение европеец почувствовал себя миссионером. Почему бы нет? Ведь на Хендрике Снеевлите — таково было его настоящее имя, — известном к тому же как Мартин Иванович Бергман, товарищ Филипп, мсье Сандо, Ио Ван Зон и Маринг (нс считая десятка других имен), действительно лежала ответственная миссия. В Китай в качестве первого представителя Коминтерна его направил Ленин. Цель миссии — помочь китайским товарищам создать партию, которая окажет братскую поддержку Мекке большевиков — Москве и поможет раздуть пожар мировой революции.

Снеевлит был не первым эмиссаром новой России в Китае. Первый контакт произошел в январе 1920 года. Через три месяца Дальневосточное бюро РКП(б) с одобрения Коминтерна направило в Китай Григория Войтинского, затем под видом корреспондентов информационных агентств в Кантон прибыли еще двое.

Приезд Войтинского расчетливо пришелся на самый пик энтузиазма, вызванного отказом Советской России от своих исключительных прав в Китае. Григорий Войтинский был человеком огромного обаяния и такта, для общавшихся с ним китайцев он являл образец настоящего революционера. В течение девятимесячного пребывания в Китае Войтинский вместе с Чэнь Дусю участвовал в организации марксистских кружков, помогал наладить издание журнала «Коммунист», способствовал становлению Лиги социалистической молодежи.

Хендрик Снеевлит не походил на своего предшественника. Его неизменная уверенность в собственной правоте граничила с самонадеянностью, он не только все знал, но и считал своим долгом наставлять китайских товарищей на путь истинный. Вот каким он запомнился видному партийному функционеру Чжан Готао:

«С этим заносчивым иностранцем было трудно иметь дело, поведением он очень отличался от Войтинского. Его манеры напоминали привычки голландца, всю жизнь проведшего надсмотрщиком в колониях. В Коминтерне Снеевлит полагал себя главным авторитетом по вопросам Востока и чрезвычайно гордился этим… Но в глазах тех из нас, кому было знакомо чувство самоуважения, он страдал комплексом превосходства. Обычное бремя белого человека…»