Мао Цзэдун

Все это, однако, уже не могло изменить обстановку. После заседания Войтинский отправился в Наньчан на переговоры с Чан Кайши, но ничего не достиг. Вернувшись в Ханькоу, он сказал Чжан Готао (Чэнь и остальные члены Центрального бюро уже уехали обратно в Шанхай): «Положение безнадежное»²⁴. 31 декабря 1926 года к Чан Кайши из Кантона прибыл глава Национального правительства Тань Янькай в сопровождении консервативных министров, не желавших переезжать в «левый» Ухань. И хотя на следующий день «левые» все же провозгласили Ухань новой столицей гоминьдановского Китая, «правое» крыло Гоминьдана продолжало усиливаться с каждым днем. 3 января 1927 года Чан срочно созвал в Наньчане совещание Политсовета ЦИК Гоминьдана, на котором было решено учредить контруханьский центр власти — Временный центральный политический совет. В начале февраля он потребовал немедленной отставки Бородина с заменой его на кого угодно (Чан предлагал, в частности, кандидатуры Радека или Карахана)²⁵

.

Что же касается Мао, то он уже в это время покинул Ухань, воспользовавшись приглашением делегатов первого крестьянского съезда Хунани выступить на их форуме. Обстановка в высшем эшелоне партии угнетала его, общение с Бородиным вызывало раздражение. Так что поездка была как нельзя кстати. 17 декабря он уже был в Чанше, где только и мог вздохнуть полной грудью.

Прием ему был устроен поистине грандиозный. Здесь, на родине, его помнили, уважали, ценили. Тем более что в местных организациях Гоминьдана коммунисты по-прежнему доминировали, и большинство из них относились к Мао с особым почтением — как к земляку, сделавшему головокружительную карьеру. Ведь Мао до сих пор был кандидатом в члены Центрального исполкома ГМД, то есть входил в когорту вождей. «Вы обладаете богатым опытом в крестьянском движении, — писали ему в пригласительной телеграмме организаторы съезда, большинство из которых являлись членами КПК. — С нетерпением ждем Вашего возвращения в Хунань, питаем большие надежды на то, что Вы все здесь возглавите»²⁶

. В приветственном послании съезда по случаю его приезда говорилось следующее: «Господин Мао Цзэдун имеет выдающиеся заслуги, благодаря своей работе на благо революции. Он [всегда] уделял особое внимание крестьянскому движению. В прошлом году он возвращался в Хунань и работал в крестьянском движении в районе Шаошани в уезде Сянтань… Но затем Чжао Хэнти узнал об этом и замыслил покушение на жизнь господина Мао. Господин Мао узнал об этих планах и уехал в Кантон… В прошлом месяце господин Мао прибыл в район реки Янцзы для обследования крестьянского движения с тем, чтобы развить общенациональное движение крестьян и создать революционную базу. Когда собрался наш съезд, мы направили телеграмму господину Мао, прося его вернуться в Хунань»²⁷.

Через три дня Мао Цзэдун уже выступал с программной речью на совместном заседании делегатов крестьянского и рабочего съездов Хунани (последний проходил в Чанше одновременно с форумом хунаньских крестьян). На встречу с ним пришли более 300 человек: небольшой зал местного театра «Волшебной лампы» был переполнен. Мао представили как «вождя китайской революции». Однако речь «вождя» была не так революционна, как того хотелось бы подавляющему числу делегатов, настроенных крайне левацки. Но что мог Мао сказать на публике после октябрьской директивы Сталина и декабрьского решения ЦИК КПК? Тем более когда в президиуме заседания сидел представитель Дальбюро ИККИ Борис Семенович Фрейер (партийная кличка — Индус, настоящая фамилия — Сейгель, китайцы называли его Булицы — Борис), тоже приехавший в Чаншу поприветствовать представителей хунаньских рабочих и крестьян.

Вот главное, что он озвучил: «Пока еще не пришло время свергать дичжу [так прямо он и сказал!]. Мы должны им сделать некоторые уступки. В национальной революции пора свергать империализм, милитаристов, тухао

и лешэнь, сокращать арендную плату и ростовщический процент, повышать оплату труда батраков. Все это — составляющие крестьянского вопроса… Крестьянский вопрос имеет экономический характер. Теперь мы хотим уменьшения арендной платы, но в период национальной революции мы не собираемся забирать землю для себя». Конечно, он по-прежнему подчеркивал значение борьбы крестьянства: «Национальная революция — это совместная революция всех классов, но центральным вопросом национальной революции является крестьянский вопрос… все зависит от решения этого вопроса… Если будет решен крестьянский вопрос, вопросы с рабочими, торговцами, студентами и учителями тоже будут решены»²⁸.

Речь Мао понравилась советскому представителю, который через месяц доложил Дальбюро и ЦИК КПК, что Мао Цзэдун сделал «прекрасный доклад»²⁹. Вместе с тем все, что сказал Мао, повисало в воздухе. Коммунисты Хунани были явно разочарованы: им, радикалам, хотелось услышать от него призывы к «черному переделу земли».