Марь

Самое главное – нанести точный удар ножом, чтобы животное потом долго не мучилось в конвульсиях. Перед тем как начнется разделка туши, женщины соберут в большой таз оленью кровь и посолят ее. А когда закончится работа, они выставят эту приправу на стол, чтобы каждый желающий мог обмакнуть в нее сырой кусок мяса и съесть. Такова уж традиция. Так делают все орочоны во время забоя животных, как бы обретая тем самым еще большую связь со своими прародителями – оленями, получая от этого свежую энергию и силу.

Самое хлопотное – это разделка туши. Когда жизнь выйдет из оленя, его перевернут на спину, подложив под тушу елового лапника. Обдирать шкуру начинают с лап. Камус они подрезают вкруговую выше коленного сустава и вдоль от разреза до копыт. После этого берут шкуру за нижнюю часть разреза и стягивают до копыта. Следующим приемом они подрезают шкуру вокруг копыта и убирают в сторону. Потом делают продольный разрез кожи на животе от хвоста до головы и четыре поперечных – напротив ног. «Какой большой и сильный олень!» – при этом приговаривают они. И когда делают надрез около головы, тоже сопровождают все это словами: «Жирный, однако, олень! Ой, жирный!..»

Но вот шкура содрана – пора приниматься за внутренности. Распоров ножом живот, они вынимают кишки, желудок, почки, печень, удаляют грудину, сердце. Голову удаляют вместе с гортанью и легкими, оставшуюся кровь выливают в тщательно промытый желудок и, завязав ниткой, оставляют впрок. Покончив с этим, начинают расчленять тушу по суставам. Когда все закончится, они обложат место разделки туш свежими еловыми ветками и поставят вокруг несколько идолов-охранников – это чтобы враждебные духи сюда не проникли и не смогли надругаться над последним следом животных.

Пока мужчины занимаются разделкой очередной туши, большуха, жена старшего брата Ерёмы Арина, аккуратно вырежет язык у оленя и бросит в специально приготовленную хагу – берестяную посудину. Этот деликатес они заморозят в леднике и потом по праздникам будут выставлять его на стол.

На улице мороз, а им жарко. Поэтому братья, сбросив с себя меховые полушубки, работают в одних душегрейках. А вот женщины мороза побаиваются – не захворать бы. На них теплые платки, оленьи дошки да лосиные расшитые бисерным кружевом унты.

Дети тоже все в меховых одежках. Правда, Колька поначалу решил взять пример с отца и дядьев и сбросить с себя теплую шкуру, но Ерёма пригрозил ему кулаком: дескать, а это видел?..

Все вышли нынче на забой. Даже Мотря, оставив спящего Сергуньку в ба-а (так здесь называют люльку), решила помочь мужчинам. То нож кому-то подаст, то полотенце, а то сама вытрет кровь у кого-то из мужчин с лица…

Тут же и свекровь хлопочет, сортируя части убоины. Головы – в одну сторону, ноги – в другую, кишки – в третью… Все пригодится в хозяйстве. Головы порубят собакам на далавун, из ног холодец сварят, кишки кровью вареной да требухой набьют – вот тебе и колбаса.

– Чуешь, какой унну стоит? – потянув носом, спрашивает Арину свекровь.

– Угу… – отвечает та. Тунгуски обычно немногословны, потому их редко слышишь когда. – Однако шибко кровью пахнет…

– Кровью пахнет – жизнью пахнет, – философски замечает Марфа. – Эй, Колька! Давай-ка бери спички и разводи гулувун. Пора обед готовить.

Колька с радостью воспринял эти слова. Он весь в отца – не гулендай, не бездельник, так что алырничать – это не для него.

– Федька, хватай мулевун и беги за водой! – приказывает Колька младшему брату, указывая на ведро.

Прямо за загоном, ощетинившись голым листвяком, мрачной стеной стояла тайга. Она уходила вверх по крутому склону, а затем хребтинами да распадками простиралась далеко на север, туда, где жили яки, – так орочоны называли якутов. В тот край вела неширокая тропа – якодокит, то есть путь к якутам. А эвенки говорят так: где два оленя прошло, там тунгусу большая дорога.

Где-то тут прямо из-под горы, густо поросшей растительностью, бил родник – туда-то и отправился Федька по набитой в снегу тропе.

Пока он ходил, Колька разжег костер, поставил треногу, подвесил на нее икэчен – котелок. Заметив это, Марфа рассердилась.

– Ты что это! – закричала она на него. – Разве не видишь, сколько у нас народу? Ставь икэ, – это она про большой котел. – А то ведь и гости могут нагрянуть.

Недолго думая Колька сбегал куда-то и притащил несколько крупных булыжников, из которых тут же выложил что-то похожее на таган. Поставив на него икэ, он вылил в него воду, которую принес в ведре Федька.

– Еще воды? – спрашивает младший брат.

– Давай тащи!

После того как вода в котле закипела, Марфа велела Кольке бросить туда несколько горстей соли и опустить мясо. Только после этого она разрешила внукам пойти и посмотреть, как работают ее сыновья. Пусть учатся, подумала она. Скоро и их черед настанет кормить семью…