Мара и Морок. 500 лет назад

Вместо ответа я проверяю оставшихся мертвецов и перерезаю их нити жизни. В другой раз мы свалили бы их в кучу, сожгли или хотя бы закопали, чтобы деревенские дети не наткнулись на трупы. Но сейчас у меня нет ни времени, ни желания с этим разбираться.

Ясна словно с приклеенной улыбкой наблюдает, как я принюхиваюсь, ища, в какую сторону идти. Нам и так прекрасно известно, где находятся ближайшие озёра, но мне нужно особенное. Чуя тонкий, сладковатый аромат цветущей липы, я моментально устремляюсь туда. Сестра не задаёт вопросов и следует за мной.

Пять минут я целенаправленно шагаю по пружинящему мху, двигаясь к границе леса. А как только замечаю длинноволосых девиц под цветущим деревом на берегу озера, срываюсь на бег. Они не сразу замечают моё приближение и пускаются врассыпную, только когда я хватаю одну из них за волосы и бесцеремонно стаскиваю с ветки дерева. Русалка визжит, её сестры подхватывают и поднимают вопли, хотя их я не трогаю. Мерзавка не стесняется царапать мне руку, пока я стискиваю в кулаке её русые волосы. Она как дикий зверь верещит и брыкается. Я охаю, неожиданно получив болезненный удар в живот, и разжимаю пальцы. Нечисть пользуется свободой и пытается удрать, но чёрта с два ей удастся меня одурачить. Я дёргаюсь вперёд и хватаю её нити жизни, русалка моментально замирает, боясь даже шелохнуться, знает, что теперь лучше смирно стоять на месте.

Её сестры, забравшись в воду, держатся на безопасном расстоянии, шипят на меня, хотят помочь своей мёртвой подружке, но Ясна встаёт рядом со мной, обнажая короткий прямой меч.

– Притихли! – командным голосом приказывает она, а нечисть моментально прикусывает языки, прекращая скалиться, и теперь уже внимательнее осматривает наши красные одежды.

Я удовлетворённо киваю, когда на прекрасных девичьих лицах появляется всё больше неуверенности и страха. Теперь они робко жмутся друг к другу, отодвигаясь от нас подальше. Некоторые и вовсе по пояс залезают в воду, готовые в любой момент скрыться.

– Ну ты и дрянь! – вновь говорю я, встряхивая русалку за нити жизни.

Она начинает канючить и рыдать, обильно роняя драгоценные слёзы на белое кружевное платье, почти такое же, как и на остальных мёртвых девушках. На вид ей лет семнадцать, большие голубые глаза, шелковистые русые волосы и жалобно трясущаяся нижняя губа. Босыми ногами она нервно приминает траву, дожидаясь возможности улизнуть. Вся эта напускная невинность меня не обманет. Стоит только отвлечься, как она опять начнёт верещать и вцепится мне в лицо ногтями.

– Я вытащила из твоих волос полынь, пока ты выла и каталась по мху! А в ответ как ты мне отплатила?! – Меня окутывает злость, рука трясётся, и я едва сдерживаюсь, чтобы не оборвать жизнь девицы до конца.

Как и у остальных русалок, из трёх нитей жизни две продолжают сверкать, но обитательницы вод всё равно нечисть. Были убиты или сами утопились в этом озере. Несмотря на их близость к потустороннему миру, целенаправленно русалок мы не убиваем. Они считаются в меру разумными и скорее зло шутят над смертными, чем специально вредят. Хотя мы строго запрещаем убивать людей, и если русалка замечена за подобным или же сходит с ума, становясь жестокой, а деревенские попросят нас от неё избавиться, то так мы и поступим.

И что дёрнуло меня помочь этой девице?

Пусть бы и дальше плакала, неспособная прикоснуться к траве, что жгла ей кожу головы. Может, и поделом было. Небось приставала к какому-то человеку, а у того был пучок полыни, как оберег от подобных ей.

– Отпусти её, Мара, – неуверенно подаётся вперёд одна из других русалок. Вероятно, старшая среди своих сестёр. – Она ничего не сделала тебе. Людей она не топила. Сейчас наше время, на Русальной неделе даже в деревни позволено ходить!

– Верни то, что украла, – чеканю я своей русалке, игнорируя слова её сестры.

Та подчиняется, поднимает трясущуюся руку и медленно разжимает пальцы, демонстрируя мою подвеску. В центре серебряная лунница[1], заключённая в круг, а по краям нанизанные на кожаный шнурок жемчужные бусины. Другие девицы ахают и возбуждённо перешёптываются.

– С ума сошла?! – рявкает старшая на русалку, которую я продолжаю удерживать. – Совсем мозги водой наполнились? Кто же крадёт у прислужниц Мораны?!

Не отпуская пленницу, я выхватываю у неё своё ожерелье. Та плачет пуще прежнего, лепеча оправдания.

– Блестело оно, я не… я не знала, оно просто красивое…

Ясна рядом устало вздыхает, слушая рыдания. Мы обе знаем, что русалке не стыдно, она не сожалеет. Просто трясётся за свою шкуру и не более. Понимает, что на жалость давить надо, но мы не раз встречали подобные трюки.

– Дура! Никогда не кради у той, что даже летом продолжает пахнуть зимой! – отчитывает её старшая, а потом переводит взгляд на меня. – Прости её, Мара. Дурёха она совсем. Взгляни на волосы! В них нет и намёка на зелень. Совсем недавно она утопилась.