Марафон со смертью

Банда прижался щекой к ее голове и ласково погладил по спине, чуть сильнее прижимая к себе.

Ему очень нравилась эта ее почти кошачья привычка прижиматься к нему, игриво и нежно прикасаясь всем телом, и выгибать спину, прислушиваясь к его поглаживаниям. Иногда ему даже казалось, что Алина вот-вот замурлычет от восторга.

– Саша, я боюсь.

– Чего ты боишься, малышка? Я ведь с тобой. Помнишь, как в том старом фильме – "не бойся, я с тобой"...

– Я все равно боюсь... – перебила она его, не дослушав. – Я очень боюсь, что твою группу тоже отправят в какой-нибудь очередной Первомайский.

– Ну, нет. В Чечню нас ни в коем случае не дернут, – уверенно возразил Банда. – Если только случится что-то уж совсем из ряда вон...

– Например? – она тревожно подняла голову, пытаясь разглядеть в темноте глаза мужа.

– Ну, не знаю.

– И все же? Сколько надо чеченцам захватить людей в заложники, чтобы операцией по их освобождению занялась ваша группа?

– Алинушка, ты спрашиваешь глупости, на которые никто не даст тебе ответа.

– И все-таки?

– Я не знаю, как ответить на твой вопрос. Скажу одно: мы – слишком элитные. И слишком секретные. Про наше существование знают очень немногие даже в самой системе ФСБ. Там, в Чечне, – война, открытое противостояние, настоящие бои. Мы же предназначены совсем для другого – для секретных, тайных, молниеносных операций, понимаешь?

– Но ведь этот спецотряд московской милиции послали! И прямо в бой...

– Нас не пошлют, – еще более уверенно, чем перед этим, специально придавая голосу почти что металлическое звучание, ответил Банда. – И вообще, Алина, милая, выброси из головы всякую ерунду. Поверь, я не могу тебе всего рассказать, но наше подчинение гораздо более узкое и конкретное, понимаешь? Нас никогда не пошлют в обычный бой.

– Очень хотелось бы тебе верить, – она еще сильнее прижалась к нему, пряча лицо на его груди. – А если и попробуют, ничего у них не получится. Я же тебя никому не отдам"

– А я никому, кроме тебя, и не собираюсь отдаваться! – игриво, чтобы успокоить и подбодрить жену, со смехом ответил Банда, нежно поглаживая ее бедро...

* * *

Пейджер на тумбочке у изголовья кровати запищал ровно в два часа ночи, с каждым мгновением настойчиво увеличивая громкость сигнала.

Алина, которая после рождения сына спать стала даже более чутко, чем ее знаменитый спецназовец Банда, первой проснулась и на этот раз. Перегнувшись через мерно сопящего мужа, она нащупала на тумбочке маленькую коробочку и нажала, как учил ее Александр, первую попавшуюся под пальцы кнопку Мигание красного сигнального светодиода тут же прекратилось, и на сразу же автоматически осветившемся дисплее пейджера женщина прочитала сообщение: "Общий сбор. Ситуация ноль".

За два года службы ее Банды в этом спецподразделении ФСБ Алина уже привыкла к подобным ночным вызовам и, хотя Сашка ей ничего и не рассказывал, быстро научилась классифицировать для себя сбрасываемые на пейджер сигналы.

Если пейджер выдавал "ситуацию три", Банда стонал, разочарованно кряхтел, несколько раз потягивался спросонья, затем нехотя вылезал из-под одеяла и шлепал босиком в коридор к стоящему там телефону, а потом, позвонив на работу, отметившись, как он говорил, тут же снова заваливался спать.

При прохождении по пейджеру сигнала "ситуация два" Банда десяток раз чертыхался, натягивал, не особенно торопясь, спортивный костюм и крое-; совки и, приготовив кофе, сидел у окна на кухне и курил, высматривая дежурную машину их группы, которая должна была за ним заехать.

Самой хлопотной и неприятной оказывалась "ситуация один" – при этом сигнале муж, сразу посерьезнев, вскакивал с постели и, даже не вспоминая про чашечку обязательного утреннего кофе, исчезал в темноте двора, не дожидаясь, пока за ним заедут. После такого сигнала он мог не появляться дома два-три дня, а когда возвращался, то сразу же заваливался спать, как правило, чуть ли не на целые сутки.

"Прости, Алинушка, – говорил он ей всегда после очередного возвращения, – работа у меня такая дурацкая. Хлопотная какая-то, нервная. Любят периодически нас дергать, чтобы мы особо не расслаблялись".

Алина все прекрасно понимала, не обижалась на него, не устраивала ему дома сцен, только тревожилась каждый раз – где он пропадает все это время?

Что делает? Сыт ли он? Тепло ли ему? Не угрожает ли ему какая-нибудь опасность?

– Что-то серьезное было? – каждый раз спрашивала она одно и то же после его возвращения, всеми силами стараясь рассмотреть в глазах мужа искренний ответ.

И он не отворачивался, не прятал от нее взгляда, абсолютно честно, как ей казалось, отвечая:

– Нет, что ты! Ерунда, обычная тренировка. Учебная, так сказать, тревога. Ты же понимаешь, у нас служба такая – как в армии.

– Да, конечно.

И Алина действительно всегда верила ему, потому что сомневаться в правдивости сияния его голубых любимых глаз было выше ее сил.

Но сообщения с таким сигналом, как на этот раз, – "ситуация ноль" – за эти два года его службы на пейджер еще не сбрасывалось, и теперь Алина явственно почувствовала, как тревожно сжалось ее сердце.