Марево

— Да вы разсмотрѣли чѣмъ у него шарфъ заколотъ? Какъ вы думаете, что значитъ этотъ золотой топорикъ?

— Ахъ, Бронскій, Бронскій!

— Ахъ, Русановъ! Русановъ!

У околицы хуторка товарищи разстались. Графъ велѣлъ кучеру не щадить лошадей и скоро остановился у подъѣзда великолѣпнаго замка. Онъ проворно выскочилъ изъ экипажа и взбѣжалъ по чугунной лѣстницѣ.

— Если отецъ спроситъ, сказалъ онъ встрѣтившему его лакею:- я легъ спать.

Въ кабинетѣ у затопленнаго камина сидѣлъ человѣкъ въ дорожномъ платьѣ. На полу валялись плащъ, войлочная шляпа и сѣдло. Рѣдкіе длинные волосы съ серебристыми нитями сѣдинъ на вискахъ, пыльное, помятое лицо и густая борода странно противорѣчили блестящимъ чернымъ глазамъ и почти пѣвучему голосу. Подъ вѣками рѣзко выступали отеки, широкія морщины прорѣзывали лобъ, но все лицо имѣло въ себѣ что-то привлекательное. Такъ и хотѣлось сказать, взглянувъ на него: "Ухъ, брать! да какъ же ты здорово покутилъ на своемъ вѣку! Ну да быль молодцу не укоръ: не дешево оно и досталось тебѣ сердечному."

Онъ приподнялся было на встрѣчу графу, но тотчасъ опустился опять и только протянулъ руку.

— Я совсѣмъ разбить, сказалъ онъ:- такая варварская дорога!

— Какъ вы провезли такую кучу, спрашивалъ Бронскій, разбирая на столѣ бумаги.

Тотъ указалъ на распоронное сѣдло, протянулъ ноги на рѣшетку догоравшаго камина и впалъ въ какую-то истому, тупо глядя на красненькіе и синенькіе огоньки, перебѣгавшіе по головешкамъ.

Графъ снялъ со стѣны географическую карту, углубился въ бумаги, чертя карандашемъ, справляясь съ картою и ворочая листы.

— Чудная сторона, Леонъ, сказалъ графъ, отрываясь отъ занятій:- и все это наша земля…

— Пожалуй, что и наша; я по крайней мѣрѣ знаю здѣсь каждый кустикъ.

— Вы развѣ здѣсь бывали?

— Я здѣсь родился. Было время весь этотъ край на два дня ѣзды собирался подъ бунчуки моего пращура. Много воды утекло съ тѣхъ воръ. Пращуръ мой захохоталъ бы и плюнулъ, глядя на щедушнаго потомка. А что въ свѣтѣ дѣлается?

— Ничего, пока все обстоитъ благополучно. Намъ не мѣшаютъ. Я теперь у нихъ божкомъ.

— Хорошо у васъ, графъ, говорилъ Леонъ, съ наслажденіемъ потягиваясь въ креслѣ: — давно я не бывалъ въ такомъ пріютѣ… Вспоминаются дѣтскіе года. Мнѣ и въ голову не приходило тогда, что зачастую придется ночевать то въ грязной корчмѣ, то въ пустой ригѣ, а то и въ степи подъ дождемъ.

— Однако вы вдаетесь въ элегію, а тутъ вотъ новости поинтереснѣй: работы предстоитъ порядочно…

— Хорошо вамъ и работать-то!

Часовая стрѣлка показывала уже четыре по полуночи. Леонъ спалъ, тяжело дыша и вздрагивая во снѣ; а графъ все сидѣлъ за бумагами; онъ налилъ себѣ стаканъ вина, оставшагося отъ ужина, и опять углубился въ свои занятія.

V. Нежданный гость

Грицько, краснощекій парень, никогда не звалъ что за штука сапоги; ходилъ онъ въ цвѣтной жилеткѣ съ мѣдными пуговками поверхъ бѣлыхъ портъ и рубахи. Онъ отличался самымъ невозмутимымъ спокойствіемъ: лицо всегда гладко, какъ только что выстроганная доска; сообразить что-нибудь для него было труднѣй всякаго дѣда. Напримѣръ: у Горобцевъ было заведено, чтобы дрова лежали въ сѣняхъ, вотъ и говоритъ Анна Михайловна: "Принеси дровъ…" — "Дровъ?" — "Да, дровъ…" — "Изъ сѣней?" — "Изъ сѣней"- "Заразъ", тянетъ Грицько, точно родитъ свое слово. Ему, какъ и панночкѣ, очень пріятны были тѣ дни, которые Горобцы проводили въ городѣ: онъ могъ спать сколько угодно.

"Отъ коли-бъ ще и вченья не було," думалъ онъ, доѣдая остатки панночкина обѣда. Однако дѣлать нечего: собралъ онъ свои книги, и вышедъ на крыльцо.

— Эге, се жъ вы и пріихали! сказалъ онъ, увидавъ Русанова.

— А гдѣ панночка? спрашивалъ тотъ.

— У школѣ, дѣтей учатъ.

— А у васъ есть школа? Гдѣ жь она?

— А озь де.

Русановъ пошелъ за нимъ въ садъ и невольно залюбовался. На порогѣ старой, полуразвалившейся бесѣдки сидѣла Инна съ аспидною доской на колѣняхъ. Вокругъ нея крестьянскіе ребятишки въ рубашонкахъ, въ плахтахъ, иной въ отцовскихъ чоботахъ, кто стоя, кто сидя на травѣ, всѣ съ дешевыми букварями Золотова. Одинъ мальчуганъ, лежа на брюхѣ, старательно выводилъ грифелемъ оники, при чемъ помогалъ себѣ языкомъ, высовывая его на сторону. Передъ панночкой стояла дѣвочка лѣтъ десяти, и опершись одною рукою на голову тутъ же засѣдавшаго Лары, повторяла склады: "кри-ни-ця", "кре-са-ло", "ка-га-нець" писанные на доскѣ.

— Вотъ совершенно своеобразная школа, сказалъ Русановъ, подходя.

— Надѣюсь не то что ваша воскресныя, гдѣ учителя на вы съ учениками! За то какъ они у меня читаютъ! Ты лѣнтяй, обратилась Инна къ Грицько, — вѣчно къ самому началу поспѣетъ! Ну, армія въ походъ, веселѣй, сказала она, одѣляя дѣтей вишнями:- завтра хорошенько уроки готовить.

Армія не ударила лицомъ въ грязь, и выступила въ разсыпную съ пѣснями, криками, какъ было приказано. Лара кинулся со всѣхъ ногъ въ догонки.

— Что жь васъ вчера не было?

— А демократія-то эта съ кѣмъ бы осталась? Намъ здѣсь веселѣй!

— Я вѣдь къ вамъ по дѣлу…

— А вотъ не хотите ли прежде сдѣлать со мной обходъ по деревнѣ?

— Куда угодно.

— Ну, и прекрасно.