Марево

Тѣни теплаго, майскаго вечера пропадали въ сумракѣ, облегавшемъ помѣстья Бронскихъ; только готическія окна стараго замка, глядя съ высокаго берега рѣчонки, отливали послѣднимъ золотомъ заката. Дорожный дормезъ, прогремѣвъ на деревянномъ мосту, потянулся въ гору по извилинамъ дороги, обсаженной тополями. Ямщикъ весело посвистывалъ на истомленныхъ лошадей; Леонъ, привставъ на козлахъ, указывалъ ему подъѣздъ, гдѣ ужь толпилась дворня, со дня на день ждавшая молодаго пана. Самъ старикъ Бронскій сидѣлъ на крыльцѣ, въ длинномъ креслѣ на колесахъ и еще издали кивалъ головой, высунувшемуся изъ кареты сыну. Владиславъ проворно соскочилъ съ подножки, подбѣжалъ и нѣсколько времени молча обнимался съ обрадованнымъ отцомъ; потомъ перешелъ въ объятія своего бывшаго дядьки, Слубня, сѣдаго. коренастаго человѣчка, управлявшаго теперь всею вотчиной. Тотъ слезливо моргалъ красными вѣками и ловилъ руку своего выкормка. Дворня въ свою очередь окружила вернувшагося странника…

Потрепавъ по плечу подошедшаго Леона, старый графъ вопросительно взглянулъ на кудряваго мальчика въ чамаркѣ и лаковыхъ ботфортахъ. Забытый въ общей суматохѣ, онъ вылѣзъ изъ кареты и остановился въ нерѣшительности на первой ступенькѣ крыльца, съ дорожнымъ мѣшкомъ въ рукѣ…

— Это мой новый камеръ-юнкеръ, сказалъ Владиславъ, подводя его къ отцу:- изъ Италіи.

Инна поклонилась графу со всею почтительностью своего новаго званія и пошла за Леономъ на лѣстницу.

— Вотъ вамъ опочивальня, beau page, шутилъ тотъ, отворяя ей замаскированную шкапомъ дверь изъ кабинета Бронскаго.

— Постой немного, сказала она, остановясь на порогѣ:- такъ это его комната? Здѣсь онъ обдумывалъ свои планы, на этой жесткой кушеткѣ спалъ… какъ тутъ убрано! Какъ его встрѣтили свои! Намъ-то кто порадуется, Леня?

Онъ молча подалъ ей свѣчу.

— Обойдемся и такъ, сказала она, тряхнувъ кудрями:- покойной ночи! что-то мнѣ привидится на новомъ мѣстѣ!

И затворивъ за собой дверь, она защелкнула задвижку. Опочивальня оказалась складочною стараго хлама. Отъ единственнаго окна, завѣшеннаго лохмотьями знамени барскихъ конфедератистовъ, пахнуло сыростью нежилыхъ покоевъ. Между прочею, какъ попало нагроможденною, мебелью, на двухъ бархатныхъ стульяхъ, съ позолоченными спинками, стояла большая масляная картина изображающая битву при Мацейовицѣ. Инна поставила подсвѣчникъ на столъ розоваго дерева, и передвигая его по запыленной перламутровой инкрустаціи, насилу нашла надлежащій пунктъ освѣщенія. На первомъ планѣ, подлѣ убитой лошади, раненый Костюшко бросалъ саблю передъ солдатами Ферзена. Отчаянное лицо патріота, измученное физическою болью и нравственною пыткой, казалось, говорило историческую фразу: finis Poloniae. Кругомъ, въ батальномъ дыму, бѣжали остатки польской арміи. Подавивъ непріятное впечатлѣніе, Инна подошла къ двумъ гравюрамъ на стѣнѣ. Рядомъ съ Вернетовской смертью Понятовскаго висѣлъ портретъ Наполеона I, въ рамкѣ съ разбитымъ стекломъ, весь залитый чѣмъ-то краснымъ. Она вспомнила, разсказъ Бронскаго, какъ отецъ его, получивъ за столомъ вѣсть о паденіи Герцогства Варшавскаго, пустилъ бутылкой въ основателя. Увидавъ въ углу кожаный диванъ, Инна положила себѣ подъ голову сакъ и раздѣлась. Въ кабинетѣ отдавались шаги Бронскаго; она задула свѣчу.

— Хорошо ли вамъ? послышался голосъ графа.

— Могло бъ быть лучше, отвѣтила она.

— Можно взглянуть?

— Нѣтъ ужь это лишнее, не извольте безпокоиться…

— Довольны ли вы своимъ сосѣдомъ? Что же вы не отвѣчаете? смѣялся онъ.

— Не довольна, безпокойной націи; спать не даетъ…

— Ah! Crudele!

Поутру, всѣ еще спали въ замкѣ. Инна осторожно отперла дверь и заглянула въ кабинетъ графа; постель его была пуста. Она вышла на крыльцо, сбѣжала къ рѣкѣ, умылась и сѣла на берегу. Замокъ открылся какъ на ладони. Уцѣлѣвшія по угламъ башни съ флюгерами на коническихъ верхушкахъ, съ выбоинами въ кирпичахъ и отверстіями для стрѣльбы, неуклюже лѣпились къ выбѣленному фасаду съ зеленою крышей, громоотводами и опущенными по окнамъ маркизами.

По мосту загрохотали копыта. Инна обернулась; къ ней скакалъ Бронскій въ аломъ кунтушѣ, сдерживая на ровномъ галопѣ своего любимца.

— Откуда вы? крикнула она.

— Съ фольварка; поклонъ вамъ отъ Лары, весело отвѣтилъ онъ, поставивъ почти у ногъ ея отлично выѣзженнаго коня:- смотрѣлъ, какъ размѣстили моихъ сорванцовъ; а вы что подѣлываете?

— Вотъ, любуюсь набѣленною старушкой, показала она на замокъ.

— Реставрируемъ! Воскреснетъ, какъ фениксъ изъ пепла!

— А какъ, не спросясь васъ, да съ землей сравняютъ?

— По крайней мѣрѣ глазъ не будетъ мозолить… Садитесь!

Инна прыгнула на крупъ, уцѣпилась за кушакъ Бронскаго, и оба съ хохотомъ помчались къ замку.

Послѣ обѣда, только что графъ занялся съ Леономъ составленіемъ новой прокламаціи, она потребовала у нихъ крестьянскаго вплатья.

— На что? удивился Бронскій.

— Въ гостяхъ хорошо, а дома лучше…

Леонъ поднялъ брови.

— Я только посмотрѣть что тамъ дѣлается, виляла она.

— Да вѣдь ты начудишь тамъ?

— Не начу…дю, пристала она:- мнѣ по нашему говорить не учиться стать; придется же говорить народу, надо попытать силы…