— Интересно знать, на что они надются, проговорилъ онъ.
— А на что вы надялись? спросилъ сынъ явно уже смшливымъ тономъ.
Лицо старика побагровло: но онъ сдержалъ себя.
— У насъ, началъ онъ съ разстановкой довольно тихимъ голосомъ:- была армія, мы опирались на Корсиканца, мы….
— А за нихъ народъ, перебилъ молодой Бронскій.
— Народъ толпа барановъ, которая обыкновенно въту сторону и бжитъ, въ которую его пугнутъ.
— Шляхта за нихъ, продолжалъ сынъ.
— Шляхта — голодные псы, которые до тхъ поръ не кусаютъ тебя, покуда ты ихъ кормишь. Тутъ нужны люди, готовые всмъ жертвовать…
— Мы всмъ и жертвуемъ, не стерплъ Бронскій:- все на карту, либо панъ, либо пропалъ!
— Мы?… значитъ и ты? спросилъ пораженный старикъ.
— Давно ли Бронскіе перестали откликаться на призывъ отечества? гордо вытянулся Владиславъ, поднимаясь съ мста.
— Да вдь ты губишь его! вскрикнулъ старикъ:- губишь и себя! Пристать къ полдюжин шаекъ!
— Я еще ни за кмъ не ходилъ; ко мн кому угодно, милости просимъ!
— Какъ? Въ моемъ-замк? — И графъ приподнялся съ кресла…
— Батюшка, ваше здоровье… бросился молодой Бронскій къ отцу.
— Такъ эти колонисты?..
— Мои солдаты, а черезъ два дня здсь будетъ двухтысячный корпусъ…. къ услугамъ патріотовъ, помнящихъ 31 годъ, добавилъ онъ, улыбаясь, и хотлъ поцловать руку графа.
Въ лиц старика появились судорожное движеніе, и на глазахъ навернулись слезы.
— Прочь отъ меня! проговорилъ онъ боле грустнымъ голосомъ.
— Батюшка, это послднее слово? спросилъ Владиславъ.
Старикъ, въ припадк одышки, махалъ рукой.
— Графъ, это ваше послднее слово? холодно повторилъ Бронскій.
Старикъ топнулъ ногой, едва переводя духъ.
— Время насъ разсудитъ, сказалъ Владиславъ и вышелъ изъ комнаты.
Старикъ остался съ поникшею головой: въ душ его въ одно и то же время бушевали гнвъ и какая-то темная, непонятная радость, отчаяніе и надежда… Въ старомъ травленомъ волк невольно проснулся бывшій патріотъ.
"А что если они вс такіе?" шевельнулось у него въ голов: "такъ дйствуетъ только сила…. Я стариковъ наперечетъ знаю…. А молодежь, чортъ ее знаетъ, что въ ней такое сидитъ…."
Часъ спустя Вдалиславъ приказывалъ уже сдлать лошадей, когда лакей передалъ ему просьбу его сіятельства пожаловать въ молельню….
— Гнется, подумалъ Бронскій, отправляясь на зовъ. Отворивъ дверь домашней каплицы, онъ увидалъ отца передъ самою каедрой; откормленный ксендзъ зажигалъ свчи передъ образами.
— Что это, заклинаніе? проговорилъ Владиславъ, подходя къ отцу.
— Забудь нашъ разговоръ, отвтилъ старикъ, протягивая руку:- помолимся вмст…. И…. буль остороженъ…. Вотъ все о чемъ я прошу….
Бронскій поцловалъ руку и сталъ за кресломъ. Они прослушали Te Deim; потомъ ксендзъ окропилъ водой большой ящикъ чернаго дерева, и передалъ его старому графу….
— Дай мн благословитъ тебя, проговорилъ тотъ, взволнованнымъ голосомъ, протягивая къ сыну дрожавшія руки. Бронскій опустился на колно и наклонилъ голову на сложенныя руки.
— Ну, теперь возьми это, они твои по праву спора, сказалъ графъ, открывъ ящикъ съ дорогими пистолетами работы старика Лепажа:- осмотри ихъ хорошенько, тутъ кое-что еще есть. Дай Богъ, чтобъ они теб получше служили!
Бронскій обнялъ отца, и взявъ ящикъ, ждалъ длиннаго напутствія.
— Больше ничего, кончилъ графъ:- распоряжайся всмъ что будетъ нужно; только не забудь, что я остаюсь здсь съ людьми…. Ну, прощай! Мы долго не увидимся….
Еще разъ обнялъ Владиславъ отца и понесъ подарокъ на свою половину.
"Чудакъ, думалось ему дорогой, ничего-то онъ просто не можетъ сдлать…."
— Смотрите, Леонъ, обратился онъ къ нему въ кабинет; — отецъ снарядилъ въ битву; куда это годится противъ нашихъ револьверовъ?
И онъ сталъ выкладывать пистолеты, пороховницу и прочія принадлежности. Въ ящичк для пуль нашелся толстый пакетъ съ краснорчивою надписью: 500.000 злотыхъ.
— Ай да отецъ! вскрикнулъ графъ:- вотъ что дльно, то дльно!
Вечеромъ, вернувшись съ фольварка, Бронскій хотлъ зайдти къ отцу поблагодарить его. Дежурный лакей объявилъ ему, что графъ чувствуетъ себя не такъ здоровымъ, и не веллъ никого пускать къ себ.
То же самое повторилось на другой день поутру. Владиславъ наконецъ догадался.
VII. Пропаганда
Послдніе дни въ замк кипла лихорадочная дятельность. То тамъ, то сямъ мелькали озабоченныя лица Леона, Бронскаго, прізжей шляхты. По нскольку разъ на дню прізжали посылались верховые гонцы. Дворня таинственно шепталась по закоулкамъ. Ночью, въ комнат Инны, печаталась прокламація къ народу. Несмотря на протестъ Инны, ршено было печатать ее русскими буквами, такъ какъ вс грамотные крестьяне учились русской азбук. За то ужь никто не могъ отбить у ней охоты самой развезти вышедшіе изъ-подъ станка листки.
Съ самаго утра Бронскій погрузился въ тревожное раздумье, едва отвчалъ своимъ сообщникамъ, и даже чуть взглянулъ на Инну, когда она пришла показаться ему въ костюм чумака. Разсянно назначивъ ей вернуться къ полночи, онъ слъ къ письменному столу.