Марфа окаянная

— Положи-ка, Анисья, ещё каши гостю, — велел хозяин жене, когда те вышли. — Чай, изголодался в Новгороде-то своём.

Проха с готовностью протянул пустую плошку:

   — Ложь до упада, а боле не надо!

Хозяйка улыбнулась.

   — Каша больно хороша! — похвалил Проха. — В Новгороде всё больше лебедей едим, сёмгой закусывай. Отвык. А что, Трифоныч, отпустил бы младшенькую со мной! В Москве, поди, и жениха стоящего не сыщешь.

   — Ты больно много стоишь! — добродушно хохотнул хозяин.

   — Руки, ноги на месте, сам не зачах, и голова на плечах! Чего ещё нать?

   — Тонька! — прикрикнул Трифоныч на младшую дочь. — Эк выставилась! Поди из-за стола, матери пособи. А мы, — обратился он к Прохе, — пивка моего попьём. Тоже отвык небось?..

Клейс, убедившись, что Йозеф к оружейному делу отношения не имеет, был даже обрадован. Сомнительная миссия срывалась не по его вине. В нём вновь пробудилось купеческое любопытство, и он принялся расспрашивать о ценах на пушнину, воск, пеньку, дёготь, о том, во сколько марок ценится московский рубль и многие ли немцы ведут здесь свои торговые дела. Ответы Йозефа были поверхностны, но кое-что всё-таки прояснили. Конкуренты не пугали, торговля с Ганзой велась кое-как, товары были дёшевы. С другой стороны — трудный и небезопасный торговый путь, недоверие русских к иноземцам и частые войны, которые Москва вела то с Казанью, то с соседними княжествами, не говоря о постоянных стычках с татарами. Спокойной торговли пока не предвиделось, а беспокойства Клейсу и так выпало предостаточно.

Он слушал вполуха рассказ Йозефа о своей русской службе, о денежнике великого князя Иване Фрязине, должность которого надеялся вскоре занять, поскольку этого итальянца вновь отправляют с важным поручением в Рим{27}

, и тогда безбедное существование обеспечено, и он утрёт нос своей гамбургской родне, всегда считавшей Йозефа неудачником.

Клейс оживился лишь при известии, что маршрут итальянца пройдёт через Любек и что достопочтенный тесть брата мог бы предложить Фрязину взаимовыгодные услуги торгового характера. Над этим стоило поразмыслить. Договорились назавтра пополудни встретиться у монетного двора и переговорить с самим Фрязиным, с которым Йозеф обещал свести Клейса.

Вернувшись в горницу, они застали следующую картину. Ткач, обняв за плечи нового знакомого и подымая кружку с пивом, провозглашал:

   — Эх, Проха, не будь ты подневольным, ей-Богу, выдал бы за тебя Тоньку! Люб ты мне, душа у тебя открытая. Зять, он что? Смирный человек, тверёзый, всё в дом. А вот поди ж ты — немец!

   — И не говори, Трифоныч, — поддакивал Проха, ставя пустую кружку. — Немцы — они немцы и есть, чего с них взять.

   — Мой-то крещёный, а твой не колдун ли? Так по сторонам и зыркает.

   — А кто его знат! — легкомысленно отозвался Проха, принимая от хозяина полную кружку. — Наверняка колдун. Русскую речь коверкат, как не знаю кто.

   — Ты его, как заснёт, святой водой побрызгай.

   — Сегодня же и окроплю — согласился Проха, утирая рукавом пенные усы.

   — Die unwissende Volker[37], — брезгливо произнёс Клейс.

Приятели смутились было, но тут же приветливо заулыбались, словно очень скучали без немцев.

   — Доброе пиво у Трифоныча, — похвалил Проха, когда вышли за ворота. — И сам он добрый хозяин.

Клейс пробормотал что-то под нос и всю обратную дорогу хмуро молчал.

Назавтра у монетного двора его встретил Йозеф в сопровождении бородатого дьяка. Тот представился доверенным лицом великого князя, проявившего интерес к услугам любекского купца. Клейсу Шове предлагалось быть в Любеке будущей весной, где и дожидаться посольства из Италии. Нужно было обеспечить его всем необходимым для благополучного возвращения в Москву, мог понадобиться и двухпалубный «Святой Себастьян» для перевозки грузов, так как часть маршрута пройдёт водным путём.

Клейс возразил, что подобные сделки с ходу не решаются. Дьяк с этим согласился, прибавив, что разговор лишь предварительный, а подробности соглашения .будут тщательно оговорены позже, не раньше чем через полгода, либо в Москве, либо в Новгороде, где пожелает господин Шове. Великому князю известна высокая репутация ганзейского купца, и она имеет значение, поскольку с посольством поедет в Москву знатная особа царской крови, к которой князь благоволит.

Йозеф в беседе участия не принимал и вообще выглядел несколько растерянным. Но Клейс, поглощённый мыслями о перспективах сделки, не обратил на это внимания. Не смутило его и то, что его скромной персоной заинтересовался сам великий князь Иван Васильевич. Видимо, думал он, тот понял важность расширения торговых связей с Европой и хочет использовать появление в Москве немецкого купца с наибольшей для себя выгодой. Такое объяснение его вполне устраивало.