Маргарет Тэтчер: От бакалейной лавки до палаты лордов

Не будем забывать об обстановке, не имевшей ничего общего с началом XXI века. Это была вторая половина 1970-х годов, когда Запад отступал на всех фронтах. Советскими танками уже были подавлены выступления в Будапеште (в 1956 году. — Пер.) и Праге (в 1968-м. — Пер.); американцы довольно жалко выглядели, вынужденные покинуть Вьетнам; Эфиопия Хайле Селассие перешла от «царя царей» Хайле Селассие к «красному царю» Менгисту; ангольские повстанцы из Фронта освобождения захватили власть благодаря военным советникам, прибывшим от Кастро. В Португалии красные попытались, но тщетно, взять под свой контроль «революцию гвоздик». Дивизии стран Варшавского договора стояли на расстоянии одного этапа «Тур де Франс» от французской границы, а в Берлине две армии стояли друг против друга в пятнадцатиминутной достижимости. Время от времени там под пулями народной полиции ГДР[101]

погибали восточные немцы, выбравшие свободу. Угроза существовала реальная, а не виртуальная. По прошествии времени, конечно, можно сказать, что эта угроза была преувеличена. Но в то время превосходство классических (то есть неядерных) сил стран Варшавского договора не вызывало никаких сомнений: на 10 тысяч танков, на 20 тысяч самолетов, на 1 миллион 500 тысяч человек больше, чем у стран НАТО. Советский флот рос как на дрожжах. На верфях Калининграда строились первые авианосцы. Кроме того, в 1970-е годы технологическое превосходство США было далеко не очевидным. Роль электроники еще не стала определяющей в системах оружия. Каждый еще помнил, какой эффект произвел запуск советского спутника. Мысль о казаках, моющих свои сапоги в Ла-Манше или в Ирландском море, не казалась таким уж диким вздором (разумеется, мысль о возможности применения ядерного оружия выглядела гораздо большим вздором, но все познается в сравнении).

Перед лицом такой угрозы Маргарет полагала, что надо оказывать сопротивление по всем фронтам и срочно перевооружать армию. Источником, откуда она черпала сведения, являлся вовсе не Форин Оффис, который, как она считала, был «безнадежно мягкотел и вял <…>, наполнен высокомерием, чванством и профессиональным самодовольством». «Это те самые люди, что дали нам Филби и Профьюмо»[102]

, — любит напоминать она. Она с удовольствием приписала бы себе высказывание Никсона, назвавшего «гомосексуалистами в костюмах в полоску» чиновников из министерства иностранных дел.

Как когда-то Черчилль перед лицом угрозы, исходившей от «коричневого людоеда», она стала поддерживать личные контакты с теми, кто хорошо знал «красного медведя». Историк Роберт Конквест, автор книги «Большой террор», посвященной сталинским репрессиям, стал одним из самых близких ее советников. Она была потрясена после прочтения книг Солженицына, тогда как раз сумевшего перебраться на Запад. Из этих книг она извлекла два урока: теория домино по-прежнему в силе, всякая страна, которая колеблется, а потом летит вниз, может увлечь за собой и другие страны; она также поняла, что защищать Запад следует не только с помощью военной силы, военное перевооружение должно сопровождаться перевооружением моральным, возрождением веры в западные ценности.