Марья Карповна

– Наилучшие браки заключаются отнюдь не по желанию, наилучшие браки заключаются по рассудку. Тебе двадцать пять лет. Ты почти ничего не делаешь в министерстве. Ты ведешь в Санкт-Петербурге жизнь, которую иначе, как беспорядочной, не назвать. Пора остановиться. А если ты не способен сделать это сам, пора тебя остановить. Одобришь мой выбор – никогда не пожалеешь: я стану так тебя баловать, дорогой мой, так баловать, как тебе и в самых сладких снах не снилось!

Алексей быстро перебрал в голове всех соседских девушек на выданье. Какую из этих провинциальных барышень матушка предназначает ему в супруги? Какой отдает предпочтение? Со своей стороны, он среди них не видит ни одной достойной кандидатуры… Видя, что сын молчит, Марья Карповна лукаво сказала, шлепнув его по руке сложенным веером, и вид у нее был самый что ни на есть заговорщический:

– Держу пари, ты уже догадался, о ком я думаю!

Матушка еще забавляется!

– Нет, маменька, уверяю вас…

– Однако же, не далее как вчера ты сделал ей за столом комплимент!

– Я?!

– Разумеется, ты! И казался при этом весьма искренним. Ну-ка, припомни: тонкая талия…

Уточнила… Алексей не то чтобы изумился – от изумления потерял дар речи. В мозгу его кружился рой никчемных, малоубедительных возражений, но язык не повиновался. Он мигом превратился в развалину, в руины – больше не было сил сопротивляться. Какие уж там сражения! Но, чуть придя в себя, попробовал:

– Вероятно, вы это не всерьез, маменька?

– Очень даже всерьез, – решительно ответила Марья Карповна. – Я полагаю, что Агафья Павловна будет превосходной тебе супругой. Можно возразить, что она вдова, бедна и, наконец, старше тебя несколькими годами, но я-то уверена, что именно во всем этом и залог будущего вашего супружеского счастья.

– Но… но она уродлива… и я… я не люблю ее…

– Совсем она не уродлива, – отрезала Марья Карповна. – У нее прекрасные глаза, великолепные волосы, она выглядит изысканно. Приодеть получше – и будет наилучшим образом соответствовать своему положению. В любой из уездных гостиных.

Негодование, вызванное несоразмерностью предложения Марьи Карповны его надеждам, внезапно породило в Алексее желание разразиться гомерическим хохотом – такое сильное, что от попытки удержаться от смеха живот его раздулся. Сил терпеть не хватило, и Алексей все-таки расхохотался, рискуя снова навлечь на себя гнев матушки.

– Агафья Павловна! Ваша приживалка! Это и есть завидная партия, которую вы пожелали для меня составить!… О нет, я предпочел бы пойти в монахи!

– Ты не пойдешь в монахи, и ты женишься на Агафье Павловне. Вы станете жить в твоем флигеле, который я прикажу расширить. У вас будут собственные слуги, собственные экипажи, свои земли…

Пока мать произносила со все возраставшей властностью эту речь, Алексей рассматривал висящий за ее спиной портрет Ивана Сергеевича в охотничьем костюме. В общем-то, это правда, что он похож на отца: такие же темные вьющиеся волосы, такой же костистый нос над толстыми губами, такие же бархатные глаза… Да весь облик сходен: словно бы высеченное из камня и подсушенное на солнце лицо… Во взгляде отца, устремившемся к нему с картины, ясно читалось: не уступай! Это был не приказ, это была мольба… Наверное, Иван Сергеевич слишком часто сам вынужден был покоряться воле этой несгибаемой женщины. Алексей внезапно почувствовал, что от портрета над головой матери словно бы идет к нему молчаливая поддержка, и не раздумывая оборвал ее «песню».

– Нет, маменька, – решительно сказал Алексей. – Не настаивайте и не искушайте меня. Бессмысленно. Только попусту потратите время.

От такого оскорбления лицо Марьи Карповны мигом побледнело. Тем не менее она нашла в себе силы справиться с гневом и просто возразила:

– Ты не имеешь права отказываться!

– Почему?

– Я уже поговорила с Агафьей, и она вне себя от счастья. Твой отказ станет для нее жестоким ударом.

– Но как же вы решились, маменька, обсуждать с нею это свое намерение, не спросив сначала моего мнения?

– Не думала, что ты осмелишься противоречить мне!

– Мы живем не во времена Иоанна Грозного!

– Нравится тебе это или не нравится, но и сегодня во всех благородных семействах дети повинуются родительской воле. Если ты станешь упорствовать, я сочту это личным оскорблением и сделаю из этого прямые выводы!

Гнев душил ее. Голубые глаза потемнели, руки терзали веер. Некоторое время Марья Карповна молча то раскрывала его, то с треском захлопывала, то снова раскрывала… Наконец, неожиданно для собеседника, разломала на две части – и тут в глазах ее вскипели злые слезы.

– Знаю-знаю, что в Санкт-Петербурге у тебя была любовная связь с некоей Варенькой, – прошипела она. – Она белошвейка или что-то вроде… Твой слуга Степан ставит меня в известность обо всем. Ну-ка, признавайся: это из-за нее ты отказываешься?

Взбешенный тем, что за ним шпионят в собственном доме, Алексей ответил, повысив голос: