Марианна. Книги 1-6

— Да, сир, — ответила Барба неуверенным тоном. — Мы надеялись попасть в Ковно до рассвета, но нас постигло несчастье… а моя подруга оправляется после тяжелой болезни. Я боюсь за нее из-за этого ужасного холода…

— Я понимаю вас. Ее надо получше укрыть. Могу ли я узнать, кто вы?

Барба уже открыла рот, чтобы ответить бог знает что, но вдруг что-то сломалось в Марианне, что-то, что было, пожалуй, ее боевым духом. Довольно с нее борьбы со всем — с людьми и стихиями. Она устала, она больна… и любая тюрьма была бы предпочтительней того, что она вынесла. Оттолкнув Барбу, она открыла лицо и упала на колени.

— Это я, сир. Это только я… Делайте со мною что хотите… Он издал глухое восклицание, затем крикнул, не оборачиваясь:

— Рустан! Фонарь!..

Мамелюк, которого она не видела и не думала, что он в России, подбежал, словно меховая гора, увенчанная тюрбаном. При неверном свете фонаря Наполеон вглядывался в истощенное болезнью лицо и глаза, полные слез, которые, скатываясь по бледным щекам, замерзали. Его взгляд загорелся огнем, который, впрочем, быстро потух, и вдруг он нагнулся к ней с таким окаменевшим лицом, что она не могла удержаться от стона.

— Сир… Вы никогда не простите меня?

Но он ничего не ответил и взял из рук мамелюка фонарь.

— Отнеси ее! — сказал он ему. — Положи в карету! Ее спутница поедет с Констаном. Лошадь выпрячь и взять с собой. Что касается этой… повозки — она не стоит того, чтобы тратить на нее время. Переверните ее на обочину, и отправимся! Здесь можно околеть от холода!

Без единого слова Рустан поднял Марианну и отнес в дормез, где уже находился один человек. Она не могла удержаться от улыбки, узнав Коленкура и увидев написанное на его лице изумление.

— Видно, так уж предопределено судьбой, господин герцог, что мы всегда встречаемся при необычных обстоятельствах, — прошептала она.

Но сильный приступ кашля потряс ее и помешал продолжать. Сейчас же герцог де Висанс подсунул ей под ноги жаровню, потянулся к дорожному несессеру, достал вино, налил в вермелевый кубок и поднес к губам молодой женщины.

— Вы больны, сударыня, — сказал он сочувствующим тоном. — Этот климат не для вас…

Он умолк, так как Наполеон поднялся в карету и стал укрываться медвежьей полстью. Он казался разъяренным. Его движения были резкими, брови — сильно нахмуренными, но Марианна, подкрепившись вином, которое оказалось любимым государем шамбертеном, рискнула подать голос.

— Как благодарить вас, сир? Ваше Вели…

Он оборвал ее:

— Замолчите! Снова закашляетесь! На почтовой станции будет время…

Вскоре приехали в Ковно и остановились в одном из предместий перед домом, от которого осталась только половина. Собственно, и весь город имел такой же вид, ибо десять лет назад большая часть Ковно была уничтожена во время ужасного пожара, от которого он до сих пор не оправился. Приход французов на этот берег Немана не способствовал наведению порядка. За исключением старого замка, нескольких церквей и примерно половины домов, все остальное лежало в руинах.

Дом, перед которым остановились кареты, представлял собой нечто вроде постоялого двора. Его содержал молодой повар, итальянец, появившийся здесь прошлым летом вместе с армией. Похоже, он преуспевал, так как, предупрежденный всего за несколько минут прискакавшим Амордю, он сотворил невероятное. Когда Марианна, поддерживаемая Коленкуром, вошла в зал, где пылал сильный огонь, она увидела застланный белой скатертью стол с жареными цыплятами, сыром, белым хлебом, вареньем и вином… и подумала, что попала в рай. Комната сияла чистотой, в ней было тепло, а воздух благоухал свежеизжаренной яичницей.

Наполеон спросил у Гильоме Гранди, который, согнувшись вдвое, приветствовал его:

— У тебя найдется хорошая комната?

— У меня их три, Ваше Императорское Величество. Три отличные комнаты. Не окажет ли Ваше Величество мне честь, откушав?

— У меня нет времени, хотя… Вот эта дама нуждается в постели. Приготовь ей комнату. Я вижу, у тебя есть служанки. Пусть там зажгут огонь и подадут ужин…

Сухим жестом он позвал Барбу, возглавлявшую пассажиров других карет, а именно: Дюрока, генерала Мутона, барона Фэна и Констана, который, узнав Марианну, поспешил к ней с сияющим радостью лицом:

— Боже мой! Госпожа княгиня! Просто чудо!

Наполеон оборвал его властным жестом:

— Довольно, Констан! Позаботьтесь, чтобы эту даму хорошо устроили! А вы, — добавил он, обращаясь к Барбе, — идите с вашей компаньонкой, помогите ей лечь…

— Сир! — взмолилась Марианна. — Позвольте мне хотя бы объяснить вам…

— Ни в коем случае! Идите в постель. Вы еле стоите на ногах. Я приду и скажу вам, что я решил…

И, словно она вдруг перестала существовать, он повернулся к ней спиной и направился к столу, за который уселся, предварительно избавившись от своих одеяний, как лук от шелухи. Забыв обо всем, он атаковал поданную ему шипящую яичницу.