Марий и Сулла

Тукция с любопытством взглянула на своего покровителя. Лицо его, красное, усеянное белыми пятнышками, было некрасиво, пухлые толстые губы презрительно выпячивались, только голубые глаза и золотистые волосы поражали редкой красотою.

— Приготовишь для нас кубикулюм, — говорил он, подходя к столу, — но сперва накормишь нас по-царски. Что у тебя есть?

— Жареное мясо, полента, бобовая похлебка со свининой, пирожки с начинкой, гусиная печенка…

— А вино?

— Есть и вина: хиосское, родосское и твое любимое — опимианское… Ты можешь, господин, взглянуть на тессеру и увидишь год консулата и месяц разливки в амфоры…

— Bene, bene… Perdisi iam, Tite, horam totam; diu te expecto puellae nutriendae causa.[3]

— Non me irascere, domine![4] — вскрикнул хозяин, поспешно направляясь к очагу.

Тукция набросилась на еду: она глотала кушанья не прожевывая, почти давясь, и человек с презрительной улыбкой смотрел на ее жадность. Его забавляли: и алчный взгляд женщины, и капли пота, выступившие на лбу, и порывистые движения, когда она хватала куски мяса, и слезы на глазах, когда обжигалась.

Он велел хозяину распечатать амфору и налить вина в кубки.

— Пей, — подал он полный фиал женщине, — пей за нашу любовь…

Тукция взглянула на него сонными глазами. Горячие кушанья разморили ее.

— Пей, — повторил человек.

Она отрицательно мотнула головой, но он, ухватил ее за шею, поднес фиал к ее губам и заставил выпить.

Потом она, не сознавая, что делает, выпила еще и опьянела.

Человек смотрел на нее с усмешкой.

«Голодная плебейка, — думал он, — жадная свинья, готовая на все ради желудка. И все же — она хороша».

Он допил вино, помог ей встать и повел в кубикулюм, где уже горела светильня, зажженная услужливым хозяином.

VI

Проснувшись на другой день, Тукция долго не могла сообразить, почему она находится в чужом кубикулюме, а когда вспомнила вчерашний вечер, быстро вскочила, выбежала в атриум.

В дверь, открытую на улицу, врывались потоки солнца.

«Феб-Аполлон уже выехал на золотых конях», — подумала она, вспомнив любимое выражение старого Мария, и огляделась.

От очага поднялся хозяин, недружелюбно взглянул на нее.

— Выспалась? Слава Вакху! Вчера ты так объелась и опилась, что потеряла облик женщины… Что стоишь? Неужели ты думаешь, что я буду кормить тебя сегодня?

Вспыхнув, она рванулась к двери.

— Подожди! Господин оставил для тебя десять нуммов. Бери и уходи. Да моли богов за здоровье и благоденствие Люция Корнелия Суллы.

Она взяла деньги и вышла на улицу.

Целый день бродила опять по городу, сжимая в руке серебро.

К вечеру она очутилась у лавок, где толпились полуодетые женщины. Смех и крикливые голоса оглушили ее. Она растерянно остановилась, не зная, куда идти.

— Эй ты, шкура, — кричала старая блудница с дряблыми обнаженными грудями, обращаясь к молодой, с подведенными сурьмой глазами, — хорошо выпотрошила своего Адониса?

— Молчи, ночной горшок! — вскрикнула молодая и засмеялась.

Собирались женщины, простоволосые, неряшливые, и хохотали. Старуха вцепилась девушке в волосы. Толпа окружила их. Тукция видела, как они, визжа и воя, упали на грязную землю и покатились, нанося друг дружке удары по голому телу.

— Так ее, так! — слышались голоса.

Тукция пошла вперед на огни, озираясь, полураскрыв рот от изумления. Узкая улица казалась усаженной красными цветами в темной вышине, — это светились фонари, напоминавшие формою фаллус. Их было так много, что глаза разбегались.

«Где я?» — подумала она и тотчас же догадалась («Вот Делийский мост»), что находится в квартале, называемом Субуррою. Остановилась перед богатым лупанаром.

Над воротами его красовался освещенный фаллус, во дворе журчал фонтан, и брызги с легким шумом падали в цистерну, а рядом стояла статуя волосатого не то фавна, не то сатира, с козлиными ногами и рогами.

— Приап, Приап! — радостно засмеялась Тукция и захлопала в ладоши, узнав бога плодовитости и продолжения рода; таким он был в Арпине и Цереатах, таким же стоял в ее кубикулюме, покинутом навсегда.

К ней подошел сторож с провалившимся носом и гноящимися глазами.

— К нам хочешь? — спросил он, оглядывая Тукцию, как покупатель — лошадь. — Поговори с хозяином. Вот он… видишь?

Вместо отвратительного человека, которого она ожидала увидеть, у водоема сидел муж с веселыми глазами и улыбкой на губах.

— К нам? — взглянул он на нее. — А где работала? Знаешь любовное ремесло?

Она стояла в нерешительности.

— Я возьму тебя, и ты должна будешь пройти нелегкую выучку, Но не пугайся. У меня будешь получать еду, питье, одежду, а гость будет мне платить за тебя. Но помни: отсюда не смеешь уйти, я внесу тебя в список, который передам эдилу…

Она долго колебалась, но решив, что деваться ей некуда, согласилась.

— А если мне надоест? Если я найду работу? — тотчас же шепнула она.

— Я не задержу тебя, клянусь Венерой! Уплатишь мне все издержки — я вычеркну тебя из списка… Согласна?

Он грубо обхватил ее и тихо прибавил:

— Эту ночь проведешь со мной: такой у меня порядок. А потом… потом примешься за увеселение гостей.

VII