Мария-Антуанетта

Однако заявление короля вызвали гнев и негодование у республиканцев, якобинцы и кордельеры не прекращали твердить о крахе монархии. Якобинцы требовали суда над Людовиком и установления регентства в лице герцога Орлеанского, ставшего Филиппом Равноправным.

Что касалось кордельеров, они требовали установления республики в чистом виде.

В то время как решалась судьба режима и одновременно судьба короля, королева обманывала бдительность своих охранников. В надежде спасти монархию и королевскую семью, она продолжала довольно ловко вести двойную игру. С момента своего возвращения из Варенн она тайно переписывалась с Ферзеном, Мерси и императором. Лишь письма своим близким продолжали оставаться искренними. Именно в них она показывала свои истинные чувства по отношению к событиям в королевстве.

Она получила письмо от Ферзена, датированное 27 июня. «Живя лишь ради того, чтобы служить ей», он выехал в Вену в надежде встретить императора, чтобы убедить его в необходимости решительных действий против революционной Франции. Он также спрашивал, согласится ли Людовик XVI отдать всю власть переговоров с иностранными державами графу Прованскому. Без труда выехав из королевства, принц отправился в Брюссель, где начал свои переговоры. 8 июля королева сообщила Ферзену намерения короля. «Он желает, — отвечала она ему, — чтобы добрая воля его родственников, друзей и других монархов проявилась в виде переговоров, цель которых была бы поддержать их и помешать свершению ужасного преступления». Что же касалось доверия ведения переговоров графу Прованскому, то в этом не было никаких разногласий, а барон де Бретель оставался представителем короля во всех европейских дворах.

17 июля после оглашения закона военного времени на улицах раздались выстрелы. Никто не знал, откуда они доносились. Национальная гвардия по приказу Лафайета стреляла по мирной безоружной толпе. В результате несколько десятков смертей. После кровопролития умеренные депутаты попытались оправдать действия гвардии, называя их необходимыми. Это означало установление порядка, который сводился к изданию нескольких указов об аресте руководителей республиканских партий. Теперь клубы не осмеливались вести свои заседания. Буржуазная революция победила. Ее лидеры не думали больше о репрессиях и кровопролитии на Марсовом поле. Для них существовало лишь одно — принятие конституции.

Душевная тоска Марии-Антуанетты окончательно подавила ее. июля она написала Леопольду II, что поездка во французскую глубинку заставила задуматься, она открыла ей глаза на истинные желания французов. Именно поэтому она решила последовать за умеренным большинством в Собрании, которое только что подтвердило свои твердые намерения сохранить монархию. Посреди всей этой напряженности она хотела быть убежденной в том, что Австрия по-прежнему останется союзником Франции, что именно Австрия станет первой державой, которая официально признает конституционную Францию. Однако на следующий день она написала Мерси, чтобы тот предупредил императора, что это письмо всего лишь комедия, которую она была вынуждена разыграть. «Я. считаю своим долгом уступить желаниям лидеров конституционной партии», — писала она ему. «Это очень важно для меня, по крайней мере, еще какое-то время, они верят, что я на их стороне», — добавила она на следующий день.

Со всей своей высокомерной легкостью, на которую она была способна, Мария-Антуанетта продолжала лгать, притворяясь плохо осведомленной теми людьми, которые па самом деле рисковали многим ради того, чтобы что-то посоветовать ей. Молодой адвокат Барнав взял на себя трудную задачу переслать ей основной текст конституции, чтобы показать, какие преимущества могут извлечь из этой новой системы король и она сама. Она, во всяком случае, увидела в этом тексте лишь «набор непонятных и абсурдных фраз, которые трудно применить к реальности». Несмотря на хитрость, которую она использовала, чтобы замедлить принятие конституции, королева знала, что муж был вынужден согласиться с данной конституцией. «У нас нет ни сил, ни средств, и мы можем только выжидать», — в отчаянии признавалась она Мерси. И снова настаивает на вмешательстве иностранных монархов. «Я по-прежнему настаиваю и желаю, чтобы могущественные державы с реальной силой вмешались в политику Франции, однако я думаю, что было бы крайне опасно выказать это желание», — писала она Мерси.