Мария Башкирцева. Дневник

Чем более я приближаюсь к старости моей молодости, тем более я ловлю себя на равнодушии. Меня волнует немногое, а прежде волновало все; перечитывая мое прошедшее, я придаю слишком большое значение мелочам, видя, как они меня волновали.

Доверчивость и впечатлительность, составляющие основу характера, были быстро утрачены.

Тем более жалею я об этой свежести чувства, что оно уже не вернется. Делаешься спокойнее, но зато и не так наслаждаешься. Разочарования не должны бы были так рано постигать меня. Если бы у меня не было разочарований, из меня вышло бы что-нибудь сверхъестественное, я это чувствую.

Только что проглотила книгу, которая внушила мне отвращение к любви. Прелестная принцесса, влюбленная в художника! Фи! Этим я не хочу сказать ничего оскорбительного художникам, напустив на себя глупость, но… по-моему, это не подходит. У меня всегда были аристократические взгляды, и я признаю породы людей, как и породы животных. Часто или, вернее, всегда род становился благородным вследствие нравственного и физического воспитания, результаты которого передавались от отца к сыну. К чему доискиваться причины?

30 мая

Я перелистывала время моих близких отношений с А. Право, удивительно, как я тогда рассуждала. Я изумлена и исполнена восхищения. Я позабыла все эти верные, правдивые рассуждения, я беспокоилась, чтобы не поверили в мою любовь (прошлую) к графу А. Слава Богу, этому нельзя поверить благодаря моему дорогому дневнику. Нет, право, я не думала, что высказала столько истин, и особенно не думала, что они приходили мне в голову. Прошел уже год, и я боялась, что написала глупости; нет, право, я довольна. Не понимаю только, как могла я вести себя так глупо и рассуждать так умно?

Должна повторить себе, что никакие советы не помешали бы мне сделать что бы то ни было и что мне нужна была опытность.

Мне неприятно, что я такая ученая, но это нужно, и, привыкнув к этому, я буду находить, что это весьма естественно, я снова возвышусь в той идеальной чистоте, которая всегда затаена где-то в глубине души, и тогда будет еще лучше; я буду более спокойна, более горда, более счастлива, потому что будут ценить это, хотя теперь меня это оскорбляет, словно дело идет о другой.

Ибо женщина, которая пишет, и женщина, которую я описываю, – две вещи разные. Что мне до ее страданий? Я записываю, анализирую, я изображаю ежедневную жизнь моей особы, но мне, мне самой все это весьма безразлично. Страдают, плачут, радуются моя гордость, мое самолюбие, мои интересы, моя кожа, мои глаза; но я при этом только наблюдаю, чтобы записать, рассказать и холодно обсудить все эти ужасные несчастья, как Гулливер смотрел на свих лилипутов.

Мне еще многое нужно сказать, чтобы объясниться, но довольно!

11 июня

Вчера вечером, пока играли в карты, я делала набросок при свете двух свечей, которые слишком мерцали от ветра, и сегодня утром я набросала на полотне наших игроков.

Мне страшно хочется написать четырех человек, сидящих вокруг стола, схватить положение рук и выражение лиц. До сих пор я рисовала только головы, большие и маленькие…

1 июля

Вследствие всех этих политических неурядиц и волнений сегодняшнего смотра ожидали с замиранием сердца. Надеялись на восторженную встречу маршала[9], что в армии произойдут манифестации. Все, однако, прошло спокойно, ничего не случилось. Раздалось только несколько жидких аплодисментов по адресу армии.

Опишем, впрочем, по порядку этот прелестный день. Прежде всего мне принесли платья, из которых ни одно не оказалось подходящим.

Это раздражает больше всего, за исключением, впрочем, дурного обеда.

В 9 часов мы уехали с госпожой и господином де М. По дороге я ежесекундно только и слышала что разного рода наставления и опасения. То они боялись, что мы опоздаем или что места будут плохие, то являлись у них различные опасения насчет нашего кучера, насчет погоды, насчет давки и т. д. Все это страшно сердило меня. Только французы умеют раздражать такими пустяками.

Наконец мы приехали. Места наши оказались до того малоаристократическими, и со всех сторон нас так сдавили, что я не стерпела и ушла оттуда.

Мы вышли на лужайку. Но много времени прошло прежде, чем нам удалось отыскать нашего лакея и карету.

Жену маршала Мак-Магона приветствовали, как королеву… Впрочем, нет, пред ней довольно торопливо снимали шляпы, а она кланялась направо и налево. Это не произвело на меня никакого впечатления, между тем как лица тех, что приветствовали принцессу Маргариту, австрийскую императрицу и нашу великую княгиню, показались мне исполненными почтительного восторга.

Однако порядочное животное этот господин де Ф. Меня так и подмывает написать ему:

«Милостивый Государь!

Кажется, гораздо легче было просто выразить свое сожаление, а не посылать билеты на такие места».

Впрочем, мы с ним увидимся завтра. Я предпочитаю лучше сказать ему, упомянув о смотре: «Я не была там. С моими билетами пришлось бы сидеть на стульях, поэтому я отдала их своей портнихе».

3 июля