Мария Башкирцева. Дневник

Никогда еще Патти не пела с таким воодушевлением, как вчера; голос ее был так свободен, так свеж и блестящ! Она спела на bis болеро из «Сицилийской вечерни». Боже мой, какой у меня был прекрасный голос! Он был силен, драматичен, вызывал мороз по коже. А теперь не осталось ничего, даже не о чем говорить!

Неужели я не выздоровлю? Я еще молода и, может быть, буду в состоянии…

Патти не трогает, но может вызвать слезы изумления, это настоящий фейерверк; вчера я была просто потрясена, когда она издала несколько звуков – таких чистых, высоких, мягких!

5 апреля

Неожиданность! Приехал мой отец. За мной прислали в мастерскую, и я застала его в столовой с мамой и Диной, и все в восторге от супружеского счастья.

Мы вошли вместе: папаша, мамаша и bebe. Он, без сомнения, приехал за мамой, но я еще ничего не знаю.

6 апреля

Отец задержал меня до девяти часов, настаивая на том, чтобы я не шла работать, но я спешу к моему торсу, который слишком занимает меня, и возвращаюсь только к обеду, потом все уехали в театр, и я осталась одна. Отец совсем не понимает, что можно быть художницей и что этим можно прославиться. Минутами мне кажется, что он нарочно высказывает такие мысли.

1 мая

Алексей приехал рано и привез билет для двоих; с моим билетом мы можем идти вчетвером: папа, мама, я и Алексей. Мы тотчас же нашли мое произведение, которое находится в первой зале, направо от почетной залы, во втором ряду. Я в восторге от места и очень удивлена, что картина кажется такой удачной. Она нехороша, но я ожидала чего-то отвратительного, а вышло недурно.

По ошибке мое имя пропустили в каталоге; я заявила об этом, и это будет исправлено. В первый день нельзя хорошо рассмотреть: торопишься посмотреть все зараз. Мы с Алексеем немного отстали от наших, расточая остроумные замечания направо и налево; наконец мы совсем потеряли их из виду и на некоторое время я взяла его под руку; я свободно хожу взад и вперед и не боюсь. Целая толпа знакомых, большие комплименты, которые не казались слишком принужденными. Это естественно; эти люди, не понимающие в этом ничего, видят довольно большую картину с многими лицами и считают ее приличной!

С неделю тому назад я отдала 1000 франков на бедных. Никто этого не знает, я была в главном бюро и ушла скорее, чтобы не слышать благодарностей; распорядитель, вероятно, думал, что я украла эти деньги. Небо вознаграждает меня за мои деньги.

6 мая

Я провела утро в Салоне, где встретила Жулиана; он познакомил меня с Лефебром, который сказал мне, что в моей картине есть большие достоинства. Я еще очень маленькая девочка!

Дома все идут разговоры о предстоящих переменах. Они все меня раздражают! У моего отца иногда являются нелепые мысли; он сам не верит тому, что говорит, но упорствует, говоря, что все зависит от моего согласия провести лето в России. «Увидят, – говорит он, – что ты не стоишь вне семьи».

Вечером, когда я полудремлю, утомившись за день, у меня в голове проходят божественные мелодии. Они то появляются, то исчезают, за ними следишь, как за оркестром, мелодия которого развивается в вас и помимо вашей воли.

7 мая

Мой отец хочет ехать завтра, мама также должна ехать. Это все портит. Уеду ли я? К чему оставаться? Там я буду делать этюды на воздухе, а потом мы поехали бы в Биарриц.

С другой стороны, говорят, что мне принесет пользу Эмс… Ах! Мне все равно! Для меня ничего не существует.

8 мая

Теперь я почти с радостью вижу, что мое здоровье расстраивается вследствие того, что небо не посылает мне счастья.

А когда со мной будет кончено, все, может быть, переменится, но будет уже поздно.

Разумеется, всякий для себя. Но моя семья говорит, что так любит меня, и ничего не делает… Я сама – ничто, между мною и остальными миром – завеса. Если бы можно было знать, что там, но это неизвестно; впрочем, это любопытство сделает для меня смерть менее ужасной.

Десять раз в день я восклицаю, что хочу умереть, но это только выражение моего отчаяния. Если думают, что я желаю смерти, то это неправда. Это манера говорить, что жизнь ужасна; но все-таки хочешь жить, особенно в мои годы. Но не растрогивайтесь: меня еще хватит на некоторое время. Обвинять никого нельзя. Это воля Божья.

15 мая

Я уеду в Россию, если согласятся подождать меня неделю. Мне было бы ужасно присутствовать при раздаче наград. Это большое горе, о котором не знает никто, кроме Жулиана. Итак, я еду. Я пошла посоветоваться со знаменитым доктором инкогнито. Слух мой поправится, но покров правого легкого уже давно тронут, у меня плеврит, и в горле все попорчено. Я все это спрашивала в таких выражениях, что он был принужден сказать мне правду.

Нужно ехать в Алевар и лечиться. Я поеду туда, когда вернусь из России, а оттуда поеду в Биарриц. В деревне я буду работать. Я буду делать этюды на открытом воздухе – это полезно. Все это я пишу в ярости.

Но дома теперь положение дел плачевно. С одной стороны, мама в отчаянии, что должна ехать, а я в горе потому, что остаюсь с тетей, – это глупый предрассудок.