Мария Башкирцева. Дневник

Страсти бросают нас из стороны в сторону в ненадежные области разных стремлений, желаний, нелепых крайностей мысли. Человек непременно нуждается в чем-нибудь высшем, стоящем над его жизнью, в Боге, которому он нес бы свои гимны и свои молитвы, в Боге, к которому мог бы прибегнуть со своими прошениями, который всемогущ и перед которым можно излить всю душу. Я хотела бы слышать признание всех когда-либо живших замечательных людей: неужели они не прибегали к Богу в своей любви, в своих страданиях, в своих мечтах о славе?

Обыденные натуры, хотя бы и самые умные и ученые, могут обойтись без этого. Но те, в ком тлеет искра святого огня – будь они ученые, хоть как сама наука, – верят страстно… по крайней мере, моментами.

Я не учена, но все мои размышления сводятся к следующему: если бы Его не было, откуда эта потребность поклоняться Ему у всех народов и во все времена? Возможно ли, чтобы ничто не отвечало этим душевным порывам, врожденным у всех людей, этому инстинкту, побуждающему нас искать высшего существа, великого властелина, Бога?..

13 сентября

Стендаль говорил, что несчастья и неприятности кажутся менее горькими, если мы их идеализируем. Это в высшей степени верно. Но как идеализировать мои? Невозможно! До того они горьки, до того плоски, до того ужасны, что я не могу говорить о них даже здесь, не нанося себе лишней ужасной раны. Как признаться, что иногда я плохо слышу!.. Но да исполнится воля Божья. Фраза эта приходит мне на ум как-то машинально, но это почти то, что я действительно думаю. Потому что я ведь умру – преспокойно умру, как бы я там ни лечилась… Да оно и лучше, потому что я еще вдобавок боюсь за мои глаза: вот уже пятнадцать дней, что я сидела без работы и без чтения, и мне вовсе не лучше. Какое-то странное мельканье в воздухе… Это, может быть, зависит от того, что вот уже пятнадцать дней, что у меня бронхит, который хоть кого свалил бы с ног и с которым я, однако, прогуливаюсь как ни в чем не бывало.

Я работала над портретом Дины в таком трагическом расположении духа, что у меня наверное еще прибавится седых волос.

15 сентября

Я вконец разболелась. Налепляю себе на грудь огромнейшую мушку. Сомневайтесь после этого в моем мужестве и моем желании жить! Впрочем, никто не знает об этом, кроме Розалии. Я преспокойно прогуливаюсь по мастерской, читаю, болтаю и пою – почти прекрасным голосом. Так как по воскресеньям я часто ничего не делаю, это никого особенно не удивляет.

18 сентября

Благодаря тому, что русская пресса обратила на меня внимание, кажется, и все понемножку заинтересовались мной, между прочим – великая княгиня Екатерина Михайловна. Мама близка с ее камергером и его семьей, и там совершенно серьезно говорили о назначении меня фрейлиной. Для этого нужно еще быть представленной великой княгине. Обо всем этом было уже переговорено, но мама сделала ошибку, уехав оттуда и оставив все это дело на произвол судьбы… Но не в том дело… Моя душа ищет родной души. Но у меня никогда не будет подруги. Клара говорит, что я не могу быть дружна с какой-нибудь девушкой, потому что у меня нет разных маленьких тайн и маленьких девичьих историй.

26 сентября

Теперь, когда все неприятности преданы забвению, я вспоминаю только о том, что было в моем отце хорошего, оригинального, умного. Он был безрассуден и казался для обыкновенных людей легкомысленным и даже чудаком. Было в нем, может быть, немного сухости и хитрости… Но кто не имеет недостатков! Хоть бы и я сама… И я невольно обвиняю себя и плачу. Если бы я тогда поехала… Это было бы только из приличия, потому что ведь побуждающего к этому чувства не было… Имело ли бы это все-таки какую-нибудь цену? Не думаю.

У меня не хватило на это чувства, и Бог накажет меня за это. Но моя ли вина?.. И потом, зачтутся ли мне чувства, сегодня мной испытываемые? Ответственны ли мы за наши непосредственные чувства?

Нужно исполнять свой долг, скажете вы. Но дело шло не о долге. Я говорю о чувстве, и если у меня тогда не было потребности поехать, каким образом будет судить меня за это Бог?

Да, мне жаль, что я не могла раньше почувствовать этого порыва. И он уже умер, и это непоправимо. И что стоило мне поехать исполнить мой долг, потому что ведь это был мой долг – поехать к умирающему отцу. А я не поняла этого, и теперь чувствую себя далеко не безупречной. Я не исполнила своего долга. Нужно было сделать это. И это будет вечное сожаление. Да, я нехорошо поступила, и я раскаиваюсь, и мне так стыдно перед самой собой; это очень тяжело… Я не хотела бы оправдываться, но не думаете ли вы, что мама должна была бы высказать мне это тогда. О, да. А она побоялась, что я утомлюсь; и потом рассуждения: что если, мол, Мари поедет с матерью, то они застрянут там на полгода, а если Мари останется, мать возвратится скорее… Все эти семейные доводы!.. Увы! Вечно-то человек поддается чьему-нибудь влиянию, сам не замечая этого…

1 октября