Мария Магдалина

Я бы предложила еще одно толкование, одновременно мистическое и буквальное. Поцелуй Иисуса — это дар благодати, гнозиса и способности к прорицанию Марии Магдалине вопреки тому, что она женщина, и именно потому, что она женщина. Традиционная точка зрения гласит, что уже как женщина она была склонна к интуитивному, а не приобретенному познанию. Апостолы были против предпочтительного к ней отношения не только из-за неспособности понять мистической природы этого поцелуя, но также и потому, что прекрасно осознавали, что их половая принадлежность исключает возможность такого особого и проникнутого чувственностью обращения. Как заметила Карен Кинг: «Пророчество иногда понимают как проникновение духа в тело, и поэтому его порой воспринимают и выражают языком чувственной изобразительности. В системе гетеросексуальной половой символизации, где тот, кто проникает в тело, является символически мужчиной, тело прорицателя, в которое проникли, может рассматриваться как женское или ставшее женским»[72]. В монотеистической традиции, где Бог является по половой принадлежности мужчиной и допускаются только гетеросексуальные отношения, апостолы обижались из-за предпочтительного отношения Иисуса к Марии Магдалине, так как их пол исключал возможность подобного обращения с ними.

Нельзя не обратить внимания на охватившую раннехристианскую общину тревогу, открывающуюся через личность Марии Магдалины и в ней персонифицированную. Напряжение, подспудно бурлящее в Новом Завете, достигает своей высшей точки в гностических Евангелиях. По словам Элейн Пэджелс, оно свидетельствует о существовании проблемы с политическим подтекстом: дает ли дар пророчества право на власть внутри традиционной Церкви. Дилемма сводилась к следующему: должны ли руководители Церкви, как утверждали гностики, обладать харизмой, личными способностями, провидческими и пророческими дарами, или им достаточно опираться на традицию и апостольскую власть, передаваемую из поколения в поколение, от епископа к епископу?[73] Другая сторона этой проблемы — половая принадлежность. Стоит нам принять ее во внимание, и вопрос сильно осложняется. Теперь он формулируется следующим образом: должна ли церковная власть основываться на женских способностях — предвидении, пророчестве и духовном познании (

sapientia), воплощенных в личности Марии Магдалины, которой первой явился Иисус Христос и велел сообщить благую весть о своем воскресении? Или же она должна держаться на мужских принципах — апостолической традиции, священноначалии и приобретенном знании (scientia), воплощенных в фигуре Петра — камне, на котором Иисус создал церковь свою, которому дал ключи от царства небесного и наделил правом связывать и разрешать (Мат. 16:18–19)?

Уже в Новом Завете Петр и другие апостолы начинают отвергать авторитет женской пророческой традиции, посчитав весть Марии Магдалины о воскресении Спасителя «пустыми словами». Их высказывания, разумеется, показательны: «пустыми словами» речь женщины называют тогда, когда не желают ее слушать. В гностических Евангелиях соперничество между Марией Магдалиной и Петром усиливается, поскольку, как в своем исследовании великолепно продемонстрировала Пэджелс, Мария Магдалина олицетворяла притязание гностиков на руководство в христианской общине, а это бросало вызов епископской власти преемников Петра[74]

. Когда, в «Pistis Sophia», Мария Магдалина говорит о своем страхе перед угрожающим ей Петром, ее слова являются горьким пророчеством. Официальная Церковь не только угрожала христианскому гностицизму, она его полностью уничтожила. Однако вопрос о женском руководстве в Церкви, авторитет которого основывается на знании, приобретенном духовным путем, в отличие от знания, полученного по традиции, не исчез вместе с гностицизмом, не покинул церковных стен, а стал достоянием еретических учений; он остался противоречием в самом сердце христианства, олицетворенным в личности Марии Магдалины. В следующей главе мы снова столкнемся с ним, только в более поздний период Средневековья.

Отцы Церкви

Отцы Церкви обращались к образу Марии Магдалины обычно только в тех случаях, когда составляли комментарий к Священному Писанию. Как правило, упоминая о ней, они рассматривали ее лишь в роли посланницы, принесшей благую весть о воскресении. Одно из первых размышлений об этой пасхальной роли Марии Магдалины встречается в комментарии к «Песне песен», некогда приписываемого Ипполиту, римскому епископу и мученику (ок. 235)[75]

. Автор высказывает мысль, что Суламита, или невеста из «Песни песен», искавшая возлюбленного своего (Песн. 3: 1) в саду, служит прототипом Марии и Марфы, искавших Христа во гробе. По его словам, эти женщины символизируют синагогу и в этом качестве посланные Иисусом Христом сообщают благую весть как апостолы апостолам (quae apostoli ad apostolos). Он говорит: